Традиции отечественного ораторского искусства и риторики также богаты. В Древнюю Русь классическая риторика пришла опосредованно, из Византии, вместе с христианской культурой. Следы ее влияния обнаруживаются в произведениях древнерусских ораторов – митрополита Иллариона и епископа Кирилла Туровского. Античные риторические сочинения хранились в библиотеке Ивана Грозного, который сам был не чужд красноречия, о чем можно судить, например, по его переписке с князем Андреем Курбским.
Систематическое преподавание риторики (на латинском языке) начинается в России с XVII в. В допетровское время развивалось прежде всего духовное красноречие. Реформы Петра I активизировали политическое и военное красноречие.
«Краткое руководство к красноречию» М.В. Ломоносова – первая общедоступная отечественная риторика, настольная книга многих образованных русских людей второй половины ХVШ века.
Над своей риторикой Ломоносов работал несколько лет (1743 – 1748 гг.). После представления в Академию наук первого (сжатого) варианта текста ему было рекомендовано перевести руководство на латинский язык, привести больше современных примеров. Однако Ломоносов сознательно отказался и от латинского перевода, и от узко понятой современности, которая, как правило, очень быстро устаревает. Он дополнил книгу переводами фрагментов трудов и речей выдающихся ораторов прошлого, преимущественно античных (Демосфена, Цицерона и др.), а также примерами из своих сочинений. Современниками его риторика воспринималась не только как учебник, но и как превосходная хрестоматия.
Ломоносова всегда привлекали не только теоретические трактаты, которые он усердно штудировал, но и практические занятия риторикой. Он писал позднее: «От беспрестанного упражнения возрастало красноречие древних великих авторов, которых от того ни старость, ни великая честь и достоинство отвратить не могли». Закономерно, что его собственная риторика содержит много разнообразных примеров, стихотворных и прозаических.
«Краткое руководство к красноречию» нельзя понять, вырывая его из исторического контекста риторической (по определению Ю.М. Лотмана) эпохи ХVШ века, когда была сильна вера в слово, а сама риторика, была «царицей наук», в терминах которой велись дискуссии о музыке, живописи, психологии, филологии. Однако, несмотря на то что сочинение Ломоносова было создано более двух с половиной веков назад, несправедливо видеть в нем, только исторический памятник.
«Краткое руководство к красноречию» сохранило обаяние творческой личности автора, ее энергетику, «природную остроту», передавало несомненную любовь Ломоносова к риторике, его способность говорить «словом чистым, мягким, витиеватым и наподобие весны цветущим». Оно несет отпечаток его внешнего облика и темперамента: «Телесные дарования, громкий и приятный голос, долгий дух и крепкая грудь в красноречии, а особливо в произношении слова упражняющимся очень надобны; также дородство и осанковатый вид приличны, ежели слово пред народом говорить должно».
«Краткое руководство…» Ломоносова уникально еще и тем, что в нем воплощен риторический идеал автора – не как нечто недостижимое, а как то, к чему должно и можно стремиться. Это идеал убеждающей речи, о чем свидетельствует и сама манера изложения автора. Цель оратора – «преклонять к своему мнению», потому что «мало есть таких людей, которые могут поступать по рассуждению, преодолев свои склонности». Для Ломоносова важно в риторике единство слова и дела:
«Никакого погрешения больше нет в красноречии, как непристойное и детское, пустым шумом, а не делом наполненное многословие, например:
Ни единой беды нет, о которой бы рассуждал премудрый, чтобы оной убегать для пользы отечества. Кто рассуждает здраво, тот не будет думать, чтобы от какого-нибудь злоключения умаляться надлежало для благосостояния общества, но всегда в таком мнении останется, что за отечество в самую крайнюю напасть тщательно вступить должно.
Таковые распространения искусному слуху весьма скучны и несносны и разве тем только показаться могут, которые любят, чтобы им об одном деся́тью сказывали».
«Краткое руководство к красноречию» – общая риторика, в которой нет частной адресованности (пожилым, молодым, военным, горным инженерам и т.д.), но, тем не менее, выбор адресата присутствует: она обращена ко всем «любящим словесные науки».
В риторическом сочинении Ломоносова есть место для анализа скрытого речевого воздействия, но нет места для демагогии. Убеждая, автор стремится «увеличить силу совоображения» адресата, «которая в красноречии много может».
Предложенная Ломоносовым методика порождения речи работает и сегодня. В учебнике А.К. Михальской «Основы риторики» используется хрия Ломоносова (схема речевого развертывания) для создания речи или письменного текста на тему «Неусыпный труд препятства (препятствия. – сост.) преодолевает». Ломоносов писал: «Материя, сочинителю слова данная, обыкновенно бывает сложенная идея, которая называется тема. Простые идеи, из которых она составляется, называются терминами. Например, сия тема: имеет в себе четыре термина: неусыпность, труд, препятства и преодоление». Ломоносов «учил собирать слова» для развернутого, интересного рассуждения на предложенную тему.
Современно также включение в «Краткое руководство к красноречию» диалогической проблематики (подробнее см. п. 10). В части, посвященной «расположению по разговору», рассматриваются диалог и полилог, разнообразные виды «разговоров»: «Сверх того разговоры суть согласные, прекословные и сомнительные. Согласные разговоры состоят из согласных мнений между собою рассуждающих лиц, так что один мнение другого новыми доводами подтверждает; в прекословных разговорах предлагаются два спорные между собою мнения, которые двое каждый свое защищают. Сомнительные состоят из такой материи, которую одно лице вовсе защищает, другое в некоторых обстоятельствах согласуется, а в иных спорит или сомневается».
Риторика М.В. Ломоносова не потеряла своего научного значения и сегодня. По ней в дальнейшем писались другие учебники риторики. В конце XVIII – начале ХIХ вв. в России уже существовало множество разнообразных, живо написанных риторик: для детей, «в пользу молодых девиц», для горных инженеров (риторики М. Сперанского, Н. Кошанского, А. Мерзлякова, К. Зеленецкого, Ф. Малиновского, И. Рижского и др.).
Риторическая теория М.В. Ломоносова не потеряла своего научного значения и сегодня. В конце XVIII – начале ХIХ вв. в России уже существовало множество разнообразных, живо написанных риторик: для детей, «в пользу молодых девиц», для горных инженеров (риторики М. Сперанского, Н. Кошанского, А. Мерзлякова, К. Зеленецкого, Ф. Малиновского, И. Рижского и др.).
Риторику преподавали дома, в гимназиях, реальных училищах, университетах. Например, Пушкина, Дельвига, Горчакова, Кюхельбекера и других лицеистов учили находить и изобретать речь профессора Н.Ф. Кошанский и А.И. Галич. Профессор Галич учил лицеистов следующим правилам изобретения: «Разлагайте главное предложение на все подчиненные понятия; потом замечайте, какие пояснения и доказательства нужны для убеждения в истине; смотрите, какие возражения могут быть сделаны против главного доказательства и как оныя опровергнуть…»
Этот перечень профессор заключал мудрым советом: «Во всяком же случае, при изобретениях, держитесь правила, коего польза признана художниками, а именно: не будьте слишком мнительны и не принуждайте себя. » Он же составил требования к систематическому разбору и рецензиям. Лицеисты должны были знать и уметь использовать и «Правила сочинения писем»: «Особенные свойства писем – легкость и естественность: ибо здесь-то более, чем где-либо, мы хотим видеть человека, а не сочинение . Письмо не должно быть и слишком округлено, а только опрятно и правильно, – не более. Итак, письмо вообще должно избегать всякого искусственного расположения или плана, разве сей план еще искуснее будет скрыт».
Изменение отношения к риторике в середине ХIХ в. объясняется целым комплексом причин, прежде всего ее политизированностью. В России она была дискредитирована как предмет, поддерживающий институт власти. У слова «риторика» сформировалось значение «внешне красивая, напыщенная речь», тогда же возобладала ее критика как теоретической и учебной дисциплины. К этому времени она уже не могла играть роль «царицы наук», обобщающей гуманитарной дисциплины. От нее отпочковались поэтика, стилистика, другие науки, само же преподавание риторики становилось все более догматичным. Известным ниспровергателем риторики являлся критик В.Г. Белинский, который писал: «Не только риторики, даже теории красноречия (как науки красноречия) не может быть. Красноречие есть искусство, – не целое и полное, как поэзия: в красноречии есть цель, всегда практическая, всегда определяемая временем и обстоятельствами . Не пишите риторики, а переберите речи известных ораторов всех народов и всех веков, снабдите их подробной биографией каждого оратора, необходимыми историческими комментариями, – и вы окажете этой книгой великую услугу и ораторам и неораторам». Впрочем, его стиль сам испытал влияние риторики, как и стили писателей-классиков, где бы они ее ни изучали: в лицее, дома, в гимназии или в университете.
Несмотря на дискредитацию риторики как научной и учебной дисциплины (в середине ХIХ в. она постепенно исчезает из программ учебных заведений), в эпоху реформ Александра II особого расцвета достигает не только политическое, но и академическое красноречие, которое демонстрировали выдающиеся университетские профессора (Д.И. Менделеев, В.О. Ключевский, Т.Н. Грановский и др.).
Введение суда присяжных в России, сделавшее значимыми прения сторон (обвинителя и защитника), призвало в судопроизводство выдающихся ораторов: С.А. Андреевского, П.А. Александрова, Ф.Н. Плевако, В.И. Жуковского, А.Ф. Кони, В.Д. Спасовича и мн. др. Опыт русского судебного красноречия второй половины ХIХ в. был обобщен П.С. Пороховщиковым в книге «Искусство речи на суде», популярной и сегодня.
В 1893 г. возвращение ораторского искусства в учебный план Московского университета приветствовал такой, казалось бы, далекий от риторики писатель, как А.П. Чехов. В очерке «Хорошая новость» он писал: «Мы люди бесстрастные, скучные, в наших жилах давно уже запеклась кровь от скуки. Мы не гоняемся за наслаждениями и не ищем их, и нас поэтому нисколько не тревожит, что мы, равнодушные к ораторскому искусству, лишаем себя одного из высших и благороднейших наслаждений, доступных человеку. Но если не хочется наслаждаться, то по крайней мере не мешало бы вспомнить, что во все времена богатство языка и ораторское искусство шли рядом».
Не только А.П. Чехов, но и Л.Н. Толстой, Ф.М. Достоевский, В.Г. Короленко интересовались ораторским искусством, посещали открытые процессы, на которых выступали знаменитые судебные ораторы, и откликались в прессе на их выступления.
33. ОТЕЧЕСТВЕННАЯ РИТОРИКА СОВЕТСКОГО ПЕРИОДА
Для того чтобы лучше понять место риторики как науки и как искусства в современной жизни, необходимо подробнее остановиться на истории риторики в советский период существования нашего государства, поскольку 70 лет советской власти наложили существенный отпечаток на различные формы публичного речевого общения. В связи с коренными изменениями социальных отношений, ломкой культурных и исторических традиций в XX веке изменилось и само представление о красноречии.
В советский период риторика как наука пережила короткий ренессанс (1920-е гг.), после которого долгое время фактически оставалась под запретом.
Приход к власти большевиков в октябре 1917 г. в определенной степени может быть объяснен и их «риторической победой» над другими партиями предреволюционной России. Как отмечает специалист в области политической риторики Г.Г. Хазагеров, на начальном этапе развития партии большевиков были выработаны две основные формы применения риторики: пропаганда (распространение марксистских идей в узком кругу соратников и потенциальных политических сторонников) и агитация (работа с широкими народными массами). Из-за идеологических расхождений среди самих революционеров и наличия в их среде нескольких политических групп постоянно требовалось применение риторических умений.
Ведущим политическим оратором предреволюционного и революционного времени был, несомненно, В.И. Ульянов (Ленин), чья политическая и активная публицистическая деятельность предопределила ход развития будущей советской риторики и выявила два магистральных пути нового типа красноречия: отход от церковной (гомилетической) традиции и ориентация на судебное красноречие царской России. Считается, что наиболее существенное влияние на риторику Ленина оказал теоретик судебного красноречия П.С. Пороховщиков.
Важными чертами ленинской риторики были гибкость и контрастность. Например, один из любимых риторических приемов Ленина – использование диафоры (фигуры речи, создаваемой повторением слова в измененном, обычно экспрессивном значении), запомнившейся многим советским людям по фразе «Есть компромиссы и компромиссы».
Риторическая манера Ленина серьезно отличалась от предыдущей традиции политических выступлений. По замечанию историка С.В. Ярова, «Ленин не соответствовал классическому типу ораторов, для которых нормой были искусственный подбор красноречивых и афористичных сентенций, эффектные отступления, строгая логичность и последовательность изложения, расчетливо продуманная аффектация и тщательно выстроенная соразмерность каркасов речи. Перед нами – эмоциональные, торопливые и сбивчивые выступления, акцент на одной и той же идее, варьируемой вновь и вновь, хотя и на разные лады. Во многих его речах нет ни монументальности, ни системности, ни связности. В них заметно другое – эмоциональное «проговаривание» мысли, особенно увлекшей его в данную минуту, еще и еще раз до тех пор, пока охватившее его напряжение не ослабевает. Это можно скорее назвать своеобразной терапевтической практикой, посредством которой проходит высвобождение неприязни к идеям, людям и событиям, вызывающим все нарастающее раздражение».
Красноречие Ленина было чрезвычайно энергичным, экспрессивным и агрессивным. Для его стиля характерны антитезы, градации и резкая, отрицательно окрашенная лексика («политические проститутки», «сволочи» и т.д.). Вспоминая ораторские выступления Ленина, один из его соратников отмечал эмоциональную силу и агитационный пафос речей «вождя пролетариата»: «вся речь его – как призыв: ничего лишнего…» (А.А. Андреев).
В советский период многие современники и мемуаристы описывали Ленина в разных ситуациях общения, создавая тем самым мифологизированный образец для речевого подражания, который активно поддерживался многочисленными живописными и кинематографическими полотнами: Ленин на трибуне, Ленин беседует с товарищами по партии, Ленин ведет совещание, спорит и полемизирует, Ленин общается с представителями крестьян, рабочего класса, с солдатами и матросами, Ленин приезжает на елку к детям и т.д. Безусловно, подобное многократное и разнообразное тиражирование коммуникативных ситуаций с участием вождя преследовало и формирование определенного идеала риторического поведения.
Интересной особенностью стиля Ленина, также во многом предопределившей развитие не только риторики, но и советской публицистики, стали специфические, изобилующие риторическими фигурами, вопросами и аллюзиями названия его работ: «Что делать?», «Шаг вперед – два шага назад», «Что такое советская власть?», «Кто такие «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?», «Детская болезнь «левизны» в коммунизме» и т.д. Нетрудно заметить, что эти названия напоминают современные газетные и журнальные заголовки.
Еще одна особенность стиля Ленина, обусловленная агитационным и пропагандистским качеством речей, заключается в многочисленных повторах: очень часто в его выступлениях обнаруживается не варьирование мысли, которое традиционно используется для усиления тезиса или выявления какого-либо смыслового нюанса, а употребление одних и тех же слов, идиом, словосочетаний, ничего не прибавляющих к уже сказанному. Подобного рода «бесполезные» повторы, безусловно, слабое место любого ритора, но в живой агитационной речи они могут стать весомым оружием воздействия.
В 1920-е гг. у советской власти возникает кратковременный интерес к проблемам риторики как науки, однако в достаточно узком аспекте: красноречие рассматривается как составляющая всеобщего образования народных масс, как одна из форм ликбеза (компании по ликвидации безграмотности широких народных масс), прежде всего как научение необходимым навыкам письменной и отчасти устной речи. Однако в связи с особым значением устной агитации, которая активно велась в виде ораторских выступлений и дискуссий на местах, в первое десятилетие Советской власти пишутся книги и об ораторском искусстве, умении говорить с трибуны и убеждать массы.
В 1918 г. в Петрограде открывается Институт живого слова – высшее научное и учебное заведение, ставившее своей целью научно-практическую разработку вопросов, относящихся к области речи и связанных с нею дисциплин, а также подготовку мастеров «живого слова» в педагогической, общественно-политической и художественной областях. Институт просуществовал до 1924 г., затем был расформирован, а некоторые его отделения были преобразованы в другие научно-исследовательские институты. В нем работали выдающиеся деятели революционной эпохи, ученые и юристы, театральные режиссеры и литературные критики (C.М. Бонди, А.Ф. Кони, А.В. Луначарский, В.Э. Мейерхольд, Л.В. Щерба, Б.М. Эйхенбаум, Н.А. Энгельгардт, Л.П. Якубинский и др.). В институте читались лекции по теории и практике речи, велись записи на фонографе, проводился анализ авторского чтения поэзии. Преподаватели разрабатывали специальные программы курсов лекций по теории эстетики и этике общежития, по теории красноречия, теории спора, психологии речи и мышления и др.
На открытии Института живого слова нарком просвещения А.В. Луначарский отметил: «Все формы политического творчества идут через речь. Россия заговорила, и заголосила даже, и нам необходимо, чтобы этот разговор приобрел как можно скорее четкость, чтобы возможно было больше таких людей, которые говорили бы то, что они думают, которые умели бы влиять на своего ближнего и которые умели бы парализовать вред влияния. Если это влияние демагогическое, если это злые чары, благодаря которым тот или иной ритор побивает словом . Надо учить говорить весь народ от мала до велика». В этом программном для деятельности сотрудников института выступлении обнаруживается основное направление взаимодействия рождающегося советского государства и красноречия: риторика нужна исключительно в связи с решением утилитарных политических задач.
Новое время расставляет новые акценты. Вот как, например, описаны задачи советской педагогической риторики в многократно переиздававшейся книге А.В. Миртова «Умение говорить публично» (1923): «В новых условиях нашей жизни всякому, не ушедшему целиком в свою скорлупу, приходится время от времени быть и оратором. Под оратором мы разумеем не только лиц, произносящих речи в больших собраниях, на митингах и т. д., но всякого, кому приходится обращаться со словом, хотя бы к самой небольшой группе собравшихся. Убедить, разъяснить что-либо, успокоить, ободрить, призвать – вот обязанности, постоянно налагаемые на нас жизнью». Для раннего послереволюционного времени еще характерна вера в могущество публично сказанного слова: «Живое слово – могучее орудие в умелых руках. Никакая книга, брошюра, листовка, плакат, воззвание никогда не заменят живого слова!» (там же). В дальнейшем проблемы риторики получили оригинальное развитие в трудах выдающихся филологов ХХ в.: В.В. Виноградова, Б.В. Томашевского, В.Я. Проппа, Ю.Н. Тынянова, Б.М. Эйхенбаума.
Однако уже в конце 1920-х – начале 30-х гг. интерес к речевой культуре и, в частности, к устному монологу, слабеет и сходит на нет. В тоталитарном обществе не нужен истинный оратор, не нужен и думающий слушатель-собеседник, которого надо убеждать. Насаждавшееся единомыслие не предполагало убеждения, а отстаивание своей точки зрения часто рассматривалось как проявление враждебности к существующему государственному строю. Риторика лжи, или риторика кулака, использовала другие формы воздействия – внушение и принуждение. Живое слово в публичной речи заменялось чтением заранее отредактированных и утвержденных текстов. Разумеется, основы ораторского искусства преподавали в высших партийных школах и на юридических факультетах, но на практике риторика как искусство слова была заменена партийной агитацией и пропагандой.
Коренные социальные изменения, коллективизация и индустриализация, создание ГУЛАГа и массовые репрессии, преследование свободы мысли и искоренение свободы высказывания, процессы над идеологическими противниками и уничтожение интеллектуального цвета нации привели к формированию новой, воцарившейся на несколько десятилетий советской риторики, наиболее характерным воплощением которой становится красноречие Сталина.
Риторика Сталина формируется на сломе двух риторических традиций: судебно-политического и торжественного (церковного по своему происхождению) красноречия. Несмотря на кажущуюся идеологическую преемственность, риторическое поведение Сталина во многом отличалось от красноречия Ленина. Так, по утверждению Г.Г. Хазагерова, если Ленин использовал логику, «как таран, оснащая ее грубыми выпадами», то Сталин пользовался логикой «как методичной осадой, подкрепляя ее всевозможными трюизмами и нагнетая повторы». Риторика Сталина была тяжеловесной, основательной, что и производило соответствующий прагматический эффект.
Один из наиболее распространенных приемов Сталина как оратора – повтор одних и тех же слов, словосочетаний, синтаксических конструкций. Однако, в отличие от эмоционально-экспрессивных повторов Ленина, этот прием Сталина имеет другое происхождение: в юности он несколько лет учился в семинарии и усвоил некоторые риторические тактики. Именно с этим риторическим опытом ученые связывают еще один характерный композиционный прием Сталина – имитировать в выступлениях-рассуждениях форму кратких вопросов и ответов (традиция христианского катехизиса). Для речей «вождя советского народа» характерны многочисленные канцеляризмы, просторечие, в них многократно используется косноязычная бюрократическая речь. «Укрепляя свою диктатуру и избавляясь от соперников, становясь не одним из многих, а единственным, Сталин неизбежно должен был менять и стилистику своих речей. Они приобретали директивный характер, а язык директив не мог быть цветистым, многословным, призывающим к соисканию истины, вопрошающим, плюралистичным и толерантным. Он обязан был быть кратким, четким, ясным, не терпящим двусмысленностей, безапелляционным» (С.В. Яров).
Апофеозом и логическим продолжением риторической деятельности Сталина становится советское судебное красноречие 1930 – 40-х гг., ярчайший образец которого – выступления государственного обвинителя, прокурора СССР А.Я. Вышинского. На сфабрикованных политических процессах 30-х гг. (например, «Дело троцкистско-зиновьевского террористического центра», «Дело антисоветского троцкистского центра», «Дело антисоветского «право-троцкистского блока» и др.) обвинительные речи Вышинского отличались особой грубостью и крайней бесчеловечностью по отношению к обвиняемым, были наполнены резкими высказываниями и обсценными словами, оскорбляющими честь и достоинство подсудимых, следствие по делам которых опиралось на сфальсифицированные доказательства и самооговоры обвиняемых, полученные под психологическим и физическим воздействием (пытками). Неслучайно имя Вышинского стало едва ли не нарицательным для обозначения беспринципного, бесчеловечного, угождающего власти и попирающего закон юриста.
Советская риторика периода Великой Отечественной войны отличается более узкой идеологической направленностью: главная ее задача – поднятие патриотического духа нации и воодушевление на борьбу с захватчиками. Так, выделяются несколько функций риторики военного времени: три базовые (поднятие авторитета власти, воодушевление на освободительную войну и сплочение нации) и две утилитарные, практические (информирование населения об оперативной обстановке и указание к конкретным действиям на местах).
Условия военного времени и агитационно-пропагандистский характер риторики определили большое количество повторов в содержании и композиции выступлений той эпохи. Это проявляется и в схожести зачинов и концовок, в одинаковой организации подачи информации и композиции текстов, в использовании одних и тех же клише (ср. многократно растиражированную фразу Председателя Совета народных комиссаров СССР В.М. Молотова из его обращения к советскому народу от 22 июня 1941 г.: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами»), в наличии сквозных лейтмотивов, например, всё для фронта, всё для победы, уничтожение фашистской гадины, неминуемая победа над гитлеровскими войсками, мужество и стойкость советского народа.
В условиях начала войны и тяжелейших потерь, которые нес СССР, а также полностью контролируемого властью информационного пространства страны (отсутствие каких-либо независимых источников информации и возможности узнать правду из иностранной прессы), риторическое манипулирование, а часто прямое искажение фактов оказывали серьезное влияние на формирование представлений о происходящем у советских граждан. Однако существовало и трезвое восприятие подобной военной риторики СССР, представленное прежде всего в таких документах эпохи, как дневники интеллигенции, например, знаменитого советского кинорежиссера А.П. Довженко: «12.7.42. Что более всего раздражает меня в нашей войне – это пошлый лакированный тон наших газетных статей. Если бы я был бойцом непосредственно с автоматом, я плевался бы, читая в течение такого длительного времени эту газетную бодренькую панегирическую окрошку или однообразные бездарные серенькие очерки без единого намека на обобщение, на раскрытие силы и красоты героики. Это холодная, наглая бухгалтерия газетных паршивцев, которым, по сути говоря, в большой мере нет дела до того, что народ страдает, мучится, гибнет. Они не знают народа и не любят его. Некультурные и душевно убогие, бездуховные и бессердечные, они пользуются своим положением журналистов и пишут односторонние сусальные россказни, как писали до войны о соцстроительстве, обманывая наше правительство, которое, безусловно, не может всего видеть. Я нигде не читал еще не одной критической статьи ни о беспорядках, ни о дураках, а их хоть пруд пруди, о неумении эвакуировать, о неумении правильно ориентировать народ и т.п. Все наши недостатки, все болячки не разоблачаются, лакируются, и это раздражает наших бойцов и злит их, как бы честно и добросовестно не относились они к войне». Таким образом, видение роли советского народа в войне, разработанное Сталиным и поддержанное советской риторикой следующих десятилетий, было во многом ложной, упрощенной и опоэтизированной интерпретацией правды. Оно не учитывало судьбы многих народов и миллионов людей, перемолотых машиной истории, и, в конечном счете, служило интересам вождя и тоталитарного государства.
Период хрущевского правления (1953 – 1964 гг.) стал временем зарождающегося духа демократии и движения «шестидесятников»: появились условия для утверждения разномыслия, советские граждане приучались обсуждать политику и критиковать своих политических лидеров.
Содержательно риторика Н.С. Хрущева базировалась на идеях «пролетарского гуманизма», возвращения к «светлым ленинским идеалам», на определенной либерализации общества (позднее – «социализма с человеческим лицом»). Формально же выступления Хрущева выделялись на фоне советского официоза самобытностью оратора, экспрессивностью и эмоциональностью его выступлений, резкостью и безапелляционностью оценок: «Его речи экспромтом были яркими и самобытными, – делился впечатлениями его соратник Д.Т. Шепилов. – Он обычно приводил много примеров, пословиц и поговорок. Часто это были всякие вульгаризмы. Например: «Мы еще покажем им кузькину мать», «Мы не лаптем щи хлебаем», «Он ноздрями мух давит». И другие в таком же духе. Иногда он в раздражении допускал прямые непристойности. Но живость, образность, бойкость его речей, по крайней мере, на первых порах нравились массовой аудитории». Хрущев активно пользовался и приемами дешевого популизма. Эталоном радужной и безосновательной риторики Хрущева может служить знаменитая фраза, произнесённая им на XXII съезде КПСС (1961): «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме». Фраза тут же вошла в Программу КПСС, принятую на этом съезде.
Деградация публичной речи в советское время особенно явно наблюдалась в эпоху застоя, после прихода к власти Л.И. Брежнева, когда во многих случаях свободное общение с аудиторией заменялось чтением речей и докладов «по бумажке». Недоверие к официальной пропаганде все чаще вело к двоемыслию. Если в официальных выступлениях люди говорили о верности коммунистическим идеям и о безусловной правильности линии партии, то в частной жизни многие придерживались иных взглядов. Советская пропаганда становилась все более навязчивой и вызывала закономерную реакцию – отторжение и скепсис, однако открытая полемика с властью не допускалась, вызывала жесткие карательные меры. Именно в это время возникает феномен «разговоров на кухне» – бесед в кругу близких и знакомых людей, в ходе которых острой критике подвергались все стороны общественной жизни, высказывалось неприятие официальной фальши и лжи. Именно в это время окончательно утрачивается доверие к словам политической элиты и расцветает жанр политического анекдота.
Параллельно с государственной сложилась и оппозиционная (в первую очередь – политическая) риторика. Наиболее яркими представителями диссидентского направления (уже в брежневский период) стали писатель А.И. Солженицын и академик А.Д. Сахаров, воплотившие в своих работах два типа критики советской действительности. Риторика Солженицына (условно славянофильская) основывалась на критике не столько советского строя, сколько эпохи сталинизма с нравственной и религиозно-национальной точек зрения. Риторика Сахарова (условно западническая) критиковала советский строй с точки зрения демократии и общечеловеческих ценностей: именно в его работах разрабатываются идеи интеграции с цивилизованным человечеством, концепты демократии, прав человека, свободы личности.
Возрождение интереса к риторике и красноречию связано с перестройкой. Приход к власти М.С. Горбачева и последующее разрушение советской системы изменили не только политическое и экономическое устройство общества, но и представление о том, каким должен быть политик открытого демократического типа. Умение общаться, вести диалог, полемизировать, приходить к согласию справедливо рассматриваются как необходимые качества общественного деятеля любого уровня. Все это определило понимание значимости риторики, которую вновь стали изучать в школах и вузах. Появились многочисленные работы по риторике, стали рекламироваться курсы риторики и делового общения. В то же время интерес к риторике в наши дни успел пережить свой пик и некоторый спад. В какой-то мере отрицательная реакция на слово «риторика» в современной России оправдана: эйфория от того, что «весь народ заговорил» действительно прошла. Однако непредвзятый подход убеждает в том, что и теория, и практика риторики сегодня по-прежнему необходимы. В общественном сознании прочно утвердилось представление о том, что тип политического лидера можно определить по характеру его речевого поведения. Существенно изменился сам статус риторики: для успешной профессиональной самореализации личности все большее значение приобретает деловая риторика (см. п. 14). Все более осознается понимание риторики как жизненно необходимой гуманитарной дисциплины. Теоретические основы современной отечественной риторики представлены в трудах Ю.М. Лотмана, С.С. Аверинцева, А.К. Михальской, И.А. Стернина, А.П. Чудинова и других ученых.
Дата добавления: 2014-10-31 ; Просмотров: 2113 ; Нарушение авторских прав?
Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет
