Как известно, базовым постулатом либерализма стала идея о прирожденных, неотчуждаемых правах каждого человека на жизнь, свободу и собственность. Неразрывная взаимосвязь этой триады выражается в убеждении, согласно которому частная собственность — основа индивидуальной свободы, которая, в свою очередь, является необходимым условием самореализации отдельного индивида, выполнения им главного предназначения его жизни.
И действительно, демократическое государство является гарантом существования и эффективного функционирования рыночных отношений и свободной конкуренции, самого капитализма как социально-экономической системы. Освобождая людей от внеэкономических форм принуждения, ликвидируя всякого рода сословные и номенклатурные привилегии в данной сфере, демократия создает наилучшие условия для реализации экономической свободы индивидуального члена общества. Заключая рынок в рамки закона и порядка, делая его объектом правового регулирования, демократия призвана обеспечить легитимность свободно-рыночных отношений. В этом смысле свобода есть функция нормально работающих институтов собственности и законности.
Вопрос о соотношении частной собственности, свободы экономической и личной свободы, составляющий квинтэссенцию идеи демократии, требует самостоятельного исследования. Здесь целесообразно вкратце затронуть лишь ряд вопросов, имеющих самую тесную связь с рассматриваемой проблемой.
Во второй половине 50—60-х гг. XX в. ряд исследователей на основе сравнительного изучения процессов социально-политического развития в разных странах пришел к выводу, что уровень индустриализации и модернизации, совокупного общественного продукта на душу населения и грамотности населения неразрывно связан с политической демократизацией. Суть этого тезиса предельно четко сформулировал С. М. Липсет: «Чем больше нация преуспевает экономически, тем больше шансов для того, чтобы эта нация стала демократической». Более того, утверждал Липсет, для того, чтобы процесс демократизации стал необратимым и жизнеспособным, необходимы десятилетия непрерывного экономического роста. Дееспособная и эффективно функционирующая демократия, в свою очередь, закладывает основу для утверждения законности и прочности власти, включая демократические правила политической игры. И действительно, к началу 1970-х гг. наблюдалась четкая корреляция между уровнем экономического развития и типом политической системы.
Экономический рост и повышение совокупного национального дохода на душу населения способствуют расширению круга состоятельных лиц и особенно среднего класса, росту образовательного уровня, появлению новых центров власти и влияния, расширению возможностей для экономического выбора, возникновению более сложных взаимоотношений между гражданами страны и т.д. Показательно, что к началу 1970-х гг. Испания являлась единственной из 19 индустриально развитых стран с рыночной экономикой, в которой господствовал авторитарный режим.
В 1960—1970-х гг. ряд стран Латинской Америки и Восточной Азии с авторитарными режимами добились внушительных успехов в сфере экономики, но не претерпели каких-либо серьезных сдвигов в сторону политической демократии. Более того, имело место возрождение авторитаризма в ряде стран третьего мира, особенно в Латинской Америке. Это, естественно, поколебало тезис С. Липсета. Так, Т. Л. Карл и Ф. Шмиттер обосновывали мысль о том, что экономический рост и более справедливое распределение благ следует рассматривать не как предпосылку, а, наоборот, как результат демократических преобразований в политической сфере.
Ряд авторов отстаивали мнение, согласно которому экономический рост лучше обеспечивается авторитарной властью нежели демократической. Так, констатировав факт возрождения авторитаризма в Латинской Америке в 1970-х гг., известный социолог Ф. Э. Кардозо подчеркивал, что демократия «стала скорее экзотическим растением, нежели политической моделью, с которой, как это следовало бы, общество должно смириться». Каким образом, задавался он вопросом, нужно использовать тот факт, что «в то время, когда целый регион модернизируется, он одновременно политически становится все более авторитарным?».
Но положение дел в этом плане заметно изменилось с середины 1970-х гг., когда, как выше говорилось, обозначился сдвиг в сторону демократизации целой группы стран в различных регионах земного шара. Анализ опыта этих стран убедительно показывает, что в основном, за исключением богатых ресурсами нефтедобывающих стран, более или менее жизнеспособные демократические режимы утвердились именно в наиболее благополучных с социально-экономической точки зрения странах.
При всех возможных здесь оговорках очевидно, что эффективно функционирующая демократия так или иначе связана с более или менее высоким уровнем экономического развития, определяющим такие важные параметры жизненных стандартов, как уровень урбанизации, потребление энергии, процент ВНП, идущий на здравоохранение, образование и науку, отсутствие резких социальных контрастов и т.д. Все это, как показывает опыт XX в., зависит от степени развития рыночных отношений.
При этом необходимо учесть, что взятые сами по себе свободно-рыночные отношения при определенных условиях могут создать препятствия для эффективной реализации принципов плюралистической демократии, к подрыву или, по крайней мере, ослаблению демократических норм и правил игры. Об этом нс следовало бы забывать нашим политикам и представителям гуманитарных и социальных наук, особенно тем, которые полагают, что установление рыночных отношений автоматически приведет к утверждению демократических принципов в политической сфере.
Весь мировой опыт убедительно свидетельствует, что нередко капитализм, хотя, возможно, и деформированный, вполне совмещался с подлинно тираническими формами правления. Не секрет, что при нацистском режиме в Германии, фашистском в Италии, франкистском в Испании и т.д. диктаторские политические машины были созданы на капиталистической в своей основе инфраструктуре, хотя она и была подчинена всемогущему государству.
Наглядный пример в этом плане дал режим генерала А. Пиночета в Чили. Как известно, в сентябре 1973 г. Пиночет пришел к власти на штыках мятежной армии, недовольной социальными преобразованиями социалиста С. Альенде, которые в определенной степени шли вразрез с интересами деловых кругов страны. Пиночет и возглавляемая им военная хунта в полном объеме (насколько это было возможно в чилийских условиях) восстановили привилегии имущих слоев населения.
Более того, они привлекли в качестве архитектора экономики страны одного из решительных сторонников рыночных отношений и жестких форм монетаризма М. Фридмана. Пиночетовский режим свидетельствующий о том, что капитализм и рыночные отношения — необходимые, но недостаточные условия для утверждения политической демократии. А мало ли было и сейчас еще существует режимов, в которых авторитаризм в политике органически сочетается с рыночной экономикой?
Признание неудачи плановой экономики и предпочтение рынку и демократии не должны привести к забвению, что значение этих категорий варьируется от страны к стране. Неудача реформ Горбачёва и одновременный успех экономических преобразований в ряде азиатских стран воочию свидетельствуют о необоснованности тезиса, согласно которому утверждение рыночной экономики предполагает в качестве своего предварительного условия утверждение демократии.
В этом плане для многих приверженцев идеи тесной взаимосвязи рыночной экономики и политической демократии парадоксом выглядит факт стремительного восхождения Китая как мощной экономической державы, при сохранении коммунистического режима. Названные и ряд других примеров свидетельствуют, что рыночная экономика в принципе совместима не только с политической демократией.
Иначе говоря, безоговорочно отождествляя понятия «рынок» и «демократия» рядом друг с другом, забывают о том, что рынок и демократия не всегда и необязательно идут рука об руку. Либерализм, в том числе и экономический либерализм с его апологией свободной конкуренции, самым тесным образом связан с демократией. Но все же демократия не сводится к либерализму. Более того, интегрировав в себя важнейшие демократические принципы, либерализм за прошедшее столетие неузнаваемо трансформировался.
Если либерализм, взятый сам по себе, базируется на идеях приоритета и самоценности отдельно взятой личности, ее основополагающих правах и свободах, то демократия предполагает суверенитет или верховенство народа, политическое равенство всех граждан, приоритет воли большинства и т.д. С определенной долей упрощения можно сказать, что либерализм отдает предпочтение свободе перед равенством, а демократия — равенству перед свободой.
В последние десятилетия XIX—XX вв. произошло органическое слияние этих двух начал, либерализм, равно как и другие течения общественно-политической мысли, интегрировал в себя идеи, принципы и ценности демократии. Изначально присущий либерализму индивидуализм был в значительной степени модифицирован и уравновешен признанием значимости коллективного начала и позитивной роли государства в жизни общества.
В противовес концепции государства — «ночного сторожа» была выдвинута концепция «государства благосостояния», которая проповедовала идею о необходимости и возможности преодоления социальных конфликтов посредством обеспечения с помощью государственного вмешательства сносных условий жизни всех слоев населения путем реализации программ социальной помощи низкодоходным и неимущим слоям населения, принятия мер, направленных на решение проблем безработицы и т.д.
Другими словами, в современных условиях либерализм в значительной мере пронизан социальным началом и его ни в коем случае нельзя отождествлять ни с классическим либерализмом, ни с сегодняшним экономическим либерализмом чикагской школы, т.е. либертаризмом. Тем более нельзя отождествлять с этими последними демократию. Так что же понимается под демократией?
