ВОЕННОЕ ПРАВО
Юридические консультации. Судебная практика. Вопросы, ответы и комментарии.
АРМИЯ РОССИИ
СМИ «Обозник». История армии, тыла ВС РФ. Права и обязанности военнослужащих
«Промежуточный» режим: к вопросу о сложности типологической характеристики современного российского режима
Разнообразие критериев, используемых в научном сообществе для типологизации политических режимов, имеет прямое следствие в вариативности режимных характеристик, которые может иметь одна и та же страна в конкретный период времени, особенна та, которая далека от крайних точек выделенных типологических разновидностей.
Наибольшую сложность для вычленения в отдельный тип внутри разнообразия режимов представляют режимы промежуточные: каждый из них имеет не только ряд общих типологических черт, но и специфических, связанных с конкретно-историческими, политическими, экономическими и т.п. обстоятельствами.
Исследовательских подход и цели, мировоззрение и приоритеты самого исследователя оказывают так же непосредственное воздействие на выбор тех критериев, по которым будут разделяться режимы смешанные, промежуточные. Но, как показал опыт последнего десятилетия XX-начала XXI в., таких режимов много, зачастую они уникальны, и типологически учесть это разнообразие очень сложно.
Это неизбежно порождало дискуссию относительно того, подпадает ли конкретная страна под данный тип (причем спор охватывал не только научное, но и политическое пространство). Причина этого в том, что определение типологической принадлежности страны с неизбежностью ее (прямо или косвенно) и оценивает, участвует в формировании репутации и, соответственно, статуса страны. Поэтому получается, что определить тип политического режима – значит указать ее место в ряду современных государств и определить перспективы ее развития, а это неизбежно рождает дискуссионность. Типологизация оказывается не только инструментом политологического исследования, но и инструментом политической оценки, политического прогноза. В полной мере сказанное относится к типологическому осмыслению российского политического режима. Переходное время, в которое вступила страна после распада СССР, напрямую указывало на трансформацию режима. Путем трансформации пошли разные страны (не только бывшего социалистического лагеря), продемонстрировав различные результаты, достигаемые на этом пути.
Опыт каждой страны уникален, но вместе с тем позволял исследователям делать общие выводы относительно наиболее характерных этапов пути, их содержании, проблемах и противоречиях. Об этом свидетельствуют индексы политических режимов этих стран, определяемые в международных рейтингах. Но РФ демонстрирует подвижность, нестабильность своих показателей в индексах политических режимов, да и политологическое исследовательское сообщество не было единодушно (особенно в течении последнего десятилетия) в типологическом определении политического режима РФ. Причем показательно, что в последнее десятилетие существо указанного спора касается не вопроса о типологическом соотнесении с пространством демократических режимов, а с выбором характеристик режима промежуточного или авторитарного.
Сама действующая власть не стремится больше активно демонстрировать усилия по сближению с развитыми (институционализированными) демократиями. Забытой оказывается риторика «суверенной демократии», напротив, все больше речь идет о свое особом пути, а заимствование опыта, практик трактуется как ослабление суверенитета государства; наоборот, всячески публично (через СМИ, политические речи и действия) подчеркивается дистанция с Западом и, следовательно, с его политической системой. Публичным обозначением этого курса обычно называют «мюнхенскую речь» В. Путина 2007 г., а окончательным разрывом – действия РФ в отношении Крыма в 2014 г. Современный российский режим относится к числу режимов промежуточных, гибридных. В индексе проекта «Полития IV» Polity IV Individual Country Regime Trends, 1946-2013 Россия на момент конечной даты доклада определена как открытая анократия [5].
Выводы основаны на оценке конкурентоспособности и открытости проводимых в стране выборов, характера политического участия в целом и степени ограничений исполнительной власти. Анократический режим характеризуется присущими ему качествами политической нестабильности и неэффективности, а также бессвязным (беспорядочным) сочетанием демократических и автократических черт и обычаев. Открытая анократия предполагает, что в конкуренции за властные позиции, элитный статус принимают участие не только выходцы непосредственно из элиты, но и из других социальных групп. Россия классифицируется как открытая анократия, т.к. ее баллы находятся в промежутке от одного до пяти по шкале Политии IV (с 1993 по 2013 баллы колебались в промежутке от 3 до 4,5 [1]). Подобное определение (и оценка) режима (любого, не только российского) не добавляет ясности относительно будущего этого режима и формирования отношения к нему через понимание его действий. Отсутствие определенности в типологической принадлежности режима затрудняет понимание порядка взаимоотношения с ним: неопределенный тип допускает широкую вариативность действий и реакций, а отсюда – его непредсказуемость в плане прогноза. Неопределенность снимет с режима и часть ответственности за собственные действия: режим свободен вести себя как хочет, он не сдержан рамками демократии или автократии.
Но такой результат не является удовлетворительным для политического знания, так как оно призвано рассеивать неясность, прежде всего относительно возможных трансформаций режима (к чему следует готовиться, чего ожидать), а в данном случае оно ее констатирует. Использование таких общих определяющих терминов вызвано отсутствием подходящих категорий для описания реальности: термины для определения качественно определенных режимов есть (и насчитывают не одно столетие использования), а для появляющихся новых промежуточных режимов этих трминов нет (и вряд ли они могут появиться в достаточном количестве, так как, по подсчетам проекта Полития таких неопределенных режимов насчитывается до 53 к настоящему времени). Выход находят в том, чтобы при характеристике таких режимов выделять его ведущее (или ведущие) свойства/качества и на этой основе именовать режим. Так, в конце первого – начале второго десятилетия XXI в. при исследовании политических процессов, протекающих на постсоветском пространстве, в том числе и в России, и их результатов, актуальными стали концепты авторитарного режима и его анократических разновидностей. Конечно, сами изучаемые режимы этому способствовали: так, происходящее во внутриполитическом российском пространстве с начала 2000-х гг., риторика представителей российских властных кругов оставляли все меньше аргументов для того, чтобы определять российский режим как «демократию с прилагательными». Раз демократическое основание режима размывается, то оно с неизбежностью заменяется противоположным – авторитарным.
Наиболее востребованными оказались определения российского режима как электорального или конкурентного авторитаризма. Конкурентный (соревновательный) и электоральный авторитаризм похожи между собой, но, при имеющемся внешнем сходстве, это разные типы режимов. Конкурентный авторитаризм был описан в статье С. Левицки и Л. Вэя 2002 г. «Подъем конкурентного (соревновательного) авторитаризма» (Levitsky S., Way L. The Rise of Competitive Authoritarianism // Journal of Democracy. 2002. Vol. 13). . В таком режиме «…выборы проводятся регулярно и в целом они свободны от массовых фальсификаций, но при этом инкумбенты как правило злоупотребляют административным ресурсом, ограничивают доступ оппозиции к СМИ и в отдельных случаях могут манипулировать итогами выборов. За журналистами, оппозиционными политиками и людьми, критикующими правительство, может вестись слежка, им могут угрожать, запугивать или даже арестовывать. Членов оппозиции могут посадить в тюрьму, они могут быть сосланы или, гораздо реже, подвержены нападениям или убиты» [4, p. 53.].
Потому, что такой режим не поддерживает одну из важнейших демократических норм – свободную и равную конкуренцию – он не может считаться демократическим и определяется как авторитарный. В данном режиме существуют демократические институты, но из–за злоупотреблений властью их деятельность оказывается сильно искаженной. Чисто авторитарные элементы в таком режиме заявляют о себе только при наличии прямой угрозы власти. Наиболее востребованным инструментом, которым пользуется власть, оказывается ограничение доступа к СМИ. Но, тем не менее, несмотря на притеснения, оппозиция в таком режиме может влиять на власть благодаря сохранению значимых демократических институтов. В режимах соревновательного авторитаризма существуют сферы, в которых оппозиционные силы могут периодически бросить вызов, ослабить, а иногда даже победить авторитарных инкумбентов и тогда может начаться процесс демократизации [4, p. 54]. Стивен Левитски и Лукан Вэй выделяют четыре сферы, где оппозиция может соперничать или соревноваться с властью: электоральная, законодательная, судебная и медийная.
Электоральная сфера является важнейшей. Хотя выборы не являются демократическими, основанными на принципах равной конкуренции и свободного доступа, они «проводятся регулярно, они соревновательны (в них обычно участвуют оппозиционные партии и кандидаты) и в целом свободны от массовых фальсификаций. Во многом этому способствует присутствие международных наблюдателей и осуществление параллельного подсчета голосов: такие процедуры ограничивают возможности инкумбентов участвовать в масштабных фальсификациях. В результате, исход выборов в значительной степени не предопределен, поэтому авторитарные инкумбенты должны принимать их всерьез» [4, p. 55]. Предполагается, что выборы могут принести победу оппозиции, и это станет началом изменения режима. В отличие от чистых авторитарных режимов, где законодательная власть полностью подчинена исполнительной и контролируется ей, «в режимах соревновательного авторитаризма она, хоть и относительна слаба, но иногда может стать координационным центром оппозиционной деятельности.
Это особенно вероятно тогда, когда инкумбентам недостает сильных доминирующих партий» [4, p. 55]. Оппозиционная активность может проявлять себя, например, в бойкотировании голосования или, в случае обладания достаточной долей голосов, – в коллективном голосовании против властных инициатив и предотвращени принятия противоречивых законов. «…Оппозиция может использовать легислатуры как место встреч для организации своей деятельности, а так же использовать как публичную платформу для борьбы с режимом» [4, p. 55]. Следовательно, чем слабее действующая авторитарная власть представлена в легислатурах, тем больше проблем может ей создать оппозиция.
Пространство судебной власти предоставляет довольно узкую сферу возможностей для борьбы оппозиции с режимом, т.к. у самой авторитарной власти есть возможность контролировать судей: «в режимах соревновательного авторитаризма власть может иногда наказывать судей за решения против нее». Но подобные действия могут обернуться проблемой: «…действия против формально независимых судей могут привести к серьезным издержкам с точки зрения внутренней и внешней легитимации режима» [4, p. 57]. Конкурентный авторитаризм отличается тем, что «независимые средства массовой информации являются не только законными, но зачастую и влиятельными, а журналисты, несмотря на частные угрозы и покушения, могут стать важными оппозиционными фигурами» [4, p. 57]. Это увеличивает пространство для возможной оппозиционной деятельности. Эти четыре сферы возможной деятельности оппозиции делают реальными шансы на активную и успешную деятельность изменение режима. Хотя имеющаяся практика злоупотребления со стороны инкумбента административным ресурсом позволяет предполагать как вероятное и развитие режима в ином направлении: в сторону усиления авторитарности. По нашему мнению, современный российский режим вряд ли подходит под этот тип сейчас, но он соответствовал ему в 1990-е гг. (которые не так давно в публичном дискурсе часто ностальгически характеризовались как демократические, но, постепенно открывающаяся новая информация об этом времени: об организации и проведении избирательных кампаний и выборов, о так называемых независимых СМИ того времени и т.п., скорее свидетельствует в пользу именно режима конкурентного авторитаризма). Сейчас же многочисленные, даже валообразные свидетельства о массовых нарушениях на выборах при подсчете голосов, при организации и проведении процедуры голосования, при регистрации кандидатов, о давлении на кандидатов и нарушениях равенства конкуренции в ходе избирательной кампании – все это умаляет для оппозиции шансы на успех и оказываются существенными отступлениями от режима конкурентного авторитаризма, где выборы все-таки носят свободный от массовых фальсификаций характер.
Отсутствует и сама оппозиция как консолидированная сила. Отсутствие независимой судебной власти (в силу преобладающего влияния на нее исполнительной, прежде всего президентской власти) и независимых СМИ не позволяют определять действующий режим современной России как конкурентный авторитаризм. Режим электорального авторитаризма был впервые описан в работе Андреаса Шендлера «Электоральный авторитаризм: динамика несвободной конкуренции» 2006 г. (Electoral Authoritarianism: The Dynamics of Unfree Competition / еd. by Andreas Schedler. Boulder, CO, und London, UK: Lynne Rienner Publishers, 2006.). С.Левитски и Л.Вэй относят этот режим уже не к гибридным, а к категории чистого авторитаризма [4, p. 56]. «Режимы электорального авторитаризма проводят регулярные выборы высшей исполнительной и законодательной власти. Но они существенно и систематически нарушают либерально-демократические принципы свободы и справедливости их проведения с целью использования выборов как инструмента авторитарного правления, а не «инструмента демократии» [6, p. 3.]. Главное отличие от конкурентного авторитаризма состоит в существенных и систематических нарушениях избирательного права со стороны режима, что в итоге извращает саму суть выборов.
Выборы превращаются в инструмент поддержания, легитимации авторитарного правления. Выборы становятся не инструментом победы в относительно равном соперничестве (как в конкурентном авторитаризме), а инструментом девальвирования, делегитимации возможной оппозиции, свидетельствуя о неоспоримых и, по сути, вневременных претензиях авторитарного лидера на власть. Выборы в режимах электорального авторитаризма проводятся при всеобщем избирательном праве, причем режим пытается достичь максимальной явки с целью повышения легитимации режима. Оппозиция здесь допущена к выборам, и хоть и не имеет шансов на победу, но может занимать определенное количество мест в органах власти, против нее не проводятся массовые репрессии, но от выборочных она не застрахована. А. Шедлер еще так характеризует этот режим: он «… не является демократией, но в то же время не использует открытые репрессии регулярно. Организуя периодические выборы, такие режимы пытаются получить хотя бы подобие демократической легитимности, надеясь удовлетворить как внешних, так и внутренних акторов.
В то же время, размещая выборы в рамки жесткого авторитарного правления, власть не допускает своего смещения избирательным путем. Элита мечтает пожинать плоды электоральной легитимности, избегая риска демократической неопределенности. Балансируя между электоральным контролем и электоральным доверием, такие режимы располагаются в туманной зоне структурной амбивалентности» [7, р. 41]. Выборы стали тем институтом, от которого в современном мире фактически невозможно отказаться, поскольку в противном случае грозит остракизм на международной арене, угроза утраты легимности внутри страны, а иных ресурсов, которые позволяли бы рентабельно сохранять власть, нет. Но, конечно, авторитарная власть приспосабливает выборы под себя, выхолащивая их содержание и смысл. Барбара Геддес так объясняет это: «диктаторы проводят регулярные выборы, поскольку они снижают риски и непредсказуемость…
Выборы являются относительно мирной, рутинной и упорядоченной демонстрацией поддержки народом текущего режима и его лидера. Так же, как и уличные демонстрации, они выполняют важную функцию сдерживания, в том смысле, что они влияют на восприятие потенциальных оппонентов, сообщая им о том, как трудно будет привлечь достаточное количество народной поддержки для свержения диктатора. …Режим может планировать их в течение долго времени, манипулировать экономикой для увеличения благосостояния избирателей в течение нескольких месяцев перед голосованием, вкладывать значительные средства в развлекательные мероприятия и подарки, а так же принять законы, делающие голосование обязательным для увеличения явки» [3, p. 17].
Такие режимы в настоящее время стали активно прибегать к противодействию и осуждению международного продвижения демократии в лице спонсирования НКО и поддержки общественных организаций. «Они начали противодействовать и выдавливать западные НКО, а так же запретили местным группа принимать помощь от западных фондов или начали наказывать их за это» [2, p. 56.]. В итоге подобные режимы фактически нивелируют политику как форму публичной конкурентной борьбы за властные ресурсы, которые монополизируются, а политическое пространство зачищается от появления возможной оппозиции (а, следовательно, альтернативы), процветает коррупция и произвол (он пропорционален близости к власти), общество маргинализируется.
Но, поскольку этот режим промежуточный, гибридный, то и для него сохраняется актуальной тема трансформации, несмотря на, казалось бы, созданные условия для бессменного существования. Главными угрозами оказываются возможные внутриэлитные конфликты по причине исчерпания ресурсов вследствие волюнтаристской экономической политики, свертывании конкурентных рыночных механизмов; старение элиты; деградация общества, что с неизбежностью повлечет за собой деградацию всей общественной сферы, и утрату политической системой способности своевременно и адекватно реагировать на вызовы. Сущностные признаки этого режима позволяют политический режим современной России определять как электоральный авторитаризм. Но сейчас актуальным оказывается и вопрос о сохранности режима: видны ли признаки начавшейся трансформации, и если да, то как теперь следует определять российский политический режим. Эта дискуссия о настоящем и будущем российского режима проявила себя в ряде круглых столов: журнала Полис [10; 11], фонда Либеральная миссия [12; 13], дискуссии Г. Голосова и Е. Шульман о допустимости определять современный российский режимкак гибридный [8; 9, 14; 15]. Гибридность как характеристика остается, а будущее режима неопределенно.
Эти обсуждения еще раз демонстрируют возможности и ограничения типологий, оперирующих категориями гибридных режимов. Гибридные режимы как режимы неустойчивые, оказываются очень подвижными и текущая их конфигурация и, следовательно, тип режима, зависят от сочетания внешних и внутренних по отношению к режиму текущих обстоятельств и того, как на них режим реагирует. Поэтому четкая определенность им чужда, что рождает сложность при обращении ними, формулировании политики в отношении них.
1. Authority trends, 1946–2013: Russia – URL: http://www.systemicpeace.org/polity/ rus2.htm (дата обращения: 15.03.2017). 2. Carothers T. The Backlash against Democracy Promotion. Foreign Affairs 85(2) 2006. – URL: https://www.foreignaffairs.com/articles/2006-03-01/backlash-against-democracy-promotion Р. 56 (дата обращения: 29.03.2017). 3. Geddes B. Why parties and elections in authoritarian regimes? Revised version of a paper prepared for presentation at the annual meeting of the American political science association. – Wanington, D.C., 2005. – March 2006. – URL: https://ru.scribd.com/document/133702645/ Barbara-Geddes-Why-Parties-and-Elections-in-Authoritarian-Regimes-2006 (дата обращения: 29.03.2017). 4. Levitsky S., Way L. The Rise of Competitive Authoritarianism // Journal of Democracy. – 2002. – Vol. 13. – № 2. – pp. 51–65. 5. Polity IV Individual Country Regime Trends, 1946–2013. – URL: http://www. systemicpeace.org/polity/polity4x.htm (дата обращения: 15.03.2017). 6. Schedler А. The logic of Electoral Electoral Authoritarianism // Authoritarianism: The Dynamics of Unfree Competition / еd. by Andreas Schedler. – Boulder, CO, und London, UK: Lynne Rienner Publishers, 2006. – рр. 2–35. 7. Schedler А. The Menu of Manipulation // Journal of Democracy. – 2002. – Vol. 13. – № 2. – рр. 36–50. 8. Гаазе К. Гибрид или диктатура. Что определяет устойчивость российского режима. – URL: http://carnegie.ru/commentary/?fa=67673 (дата обращения: 22.03.2017). 9. Гибка, как гусеница, гибридная Россия. – URL: http://www.rosbalt.ru/russia/ 2017/01/02/1579820.html (дата обращения: 22.03.2017). 10. Круглый стол журнала «ПОЛИС». Макаренко Б.И., Соловьев А.И., Никовская Л.И., Кочетков А.П., Тимофеева Л.Н., Петухов В.В., Глухова А.В., Смирнов В.В., Попова О.В., Сморгунов Л.В., Шашкова Я.Ю., Баранов Н.А., Карабущенко П.Л. Куда пойдет Россия: новые возможности и ограничения современного развития. Часть I // Полис. – 2013. – № 1. – С. 32–49. 11. Круглый стол журнала «ПОЛИС». Смирнов В.В., Попова О.В., Сморгунов Л.В., Шашкова Я.Ю., Баранов Н.А., Карабущенко П.Л. Куда пойдет Россия: новые возможности и ограничения современного развития. Часть II // Полис. – 2013. – № 2. – С. 94–107. 12. Назад в будущее. 2014–2016. Институты и практики авторитарной консолидации. – URL: http://www.liberal.ru/articles/7122 (дата обращения: 22.03.20170). 13. Обратный транзит в России: недоразвитый нео-тоталитаризм или авторитарный пост-модернизм? – URL: http://www.liberal.ru/articles/6850 (дата обращения: 22.03.2017). 14. Оптимизм ученого или ставка на прочнейшие изменения? От полемики о гибридных режимах – к поиску общего логоса. – URL: http://gefter.ru/archive/20729 (дата обращения: 22.03.2017). 15. Режим Путина еще окрепнет. – URL: http://www.rosbalt.ru/russia/2017/02/07/ 1589874.html (дата обращения: 22.03.2017).
Запись создана: Суббота, 14 Сентябрь 2019 в 1:12 и находится в рубриках Современность.
