Характеризуя авторитарный политический режим, Ги Эрме, в частности, указывает на основные его элементы: «Авторитаризм означает разновидность отношения «управляющие —управляемые», основанного на достаточно постоянной опоре на силу в большей мере, чем на убеждении. То же самое нужно сказать и о политической практике, в рамках которой рекрутирование руководителей строится на кооптации, а не на электоральной конкуренции кандидатов за ответственные политические посты. Наконец, само использование понятия «авторитаризм» очень часто соседствует с идеей, далеко не всегда точной, что режимы этого вида игнорируют кодифицированные процедуры преемственности или мирной смены их руководителей, что прекращение или приобретение власти может быть в таких режимах только результатом насильственной конфронтации — тайной или публичной, — берущей начало в определенном случае, а не в институционализации»[278].
Вопрос силы или насилия являет собой сердцевину квалификации авторитарного режима. Однако это один из наиболее трудных моментов операционализации этого понятия в научном анализе.
Нужно сказать, что авторитарные режимы, как показала историческая практика, оказываются достаточно устойчивыми формами осуществления политической власти. Зачастую им удается довольно успешно сочетать экономическое процветание с политической стабильностью.
В то же время чрезмерное использование насилия против разного рода социальных движений (примером могут быть события весны 1989 г. на площади Тяньанмень в Пекине, когда с непомерной жестокостью была разогнана студенческая акция протеста), преследование, в том числе «уголовное», оппозиции и профсоюзов или контроль над средствами массовой информации и преследование журналистов, безусловно, могут рассматриваться как проявления авторитаризма в его худшей форме. Такого рода преследования и действия различаются в разных странах, в том числе и на разных континентах.
Однако сам факт такого рода насильственных действий не является абсолютным выражением характера режима. Действительно, во время войны в Алжире, например, Франция не переставала оставаться демократической страной, хотя фактов массового физического насилия и даже террора на территории Алжира было предостаточно. Так что одного критерия использования силы и насилия недостаточно для того, чтобы провести различие между демократией и авторитаризмом.
Вопрос насилия со стороны государства предполагает дифференцированный подход к определению характера политического режима. Достаточно напомнить, что Османская империя вошла в историю как режим, совершивший акт геноцида по отношению к армянам (1915). Проявления массовых репрессий имели место в период правления Франсиско Масиаса Нгуемы в Экваториальной Гвинее (1968-1979), Иди Амина Дада— в Уганде (1971 — 1979) или Жана-Беделя Бокассы — в Центрально-Африканской Республике (1966—1979). Ивее эти режимы значительно отличаются друг от друга, и их нельзя на основании только факта насилия называть авторитарными.
Не случайно X. Арендт подчеркивала, что большое 292 значение для анализа характера политического режима
имеет не столько сам факт насилия, сколько цель, на которую это насилие направлено. Если в тоталитарных режимах, отмечала X. Арендт, насилие направляется против всего населения, то в авторитарных режимах оно осуществляется селективно и ориентируется на репрессии против оппозиционных сил, реальных или предполагаемых[279].
Инструментальный характер политического насилия, который позволяет различать авторитарные режимы, даже самые жестокие и «насильственные», от террористической деятельности тоталитарных режимов, наглядно проявляется в странах Африки.
«Жесткие авторитаризмы, отмечает Жан-Франсуа Медар, — характеризуются высокой степенью политического насилия, и они основываются на постоянном и скрытом страхе в большей степени, чем на терроре. Управление политическим насилием в этих режимах является одновременно беспощадным и рациональным. Забота о человеческой жизни не беспокоит руководителей, но они не слишком часто прибегают, если можно так сказать, к помощи насилия. Его использование является в большей степени инструментальным, чем выразительным, и оно имеет вполне определенные цели, а не все население или его сектора. Именно государства не колеблются перед тем, чтобы мучить, арестовывать людей арбитражным образом, заключать их в тюрьму или концентрационные лагеря, даже без суда; они не имеют никаких ограничений в том, чтобы ликвидировать подозреваемых. Все эти злоупотребления являются частью правил игры; люди это знают, и если они их учитывают, то выходят почти невредимыми, за исключением имеющих место промахов»[280].
Вопрос политического насилия не позволяет провести границу между демократией, авторитаризмом и тоталитаризмом. Не является политическое насилие и основанием для концепции авторитаризма. Ж.-Ф. Ме- дар говорит о «жестком авторитаризме», который он отличает от «умеренного авторитаризма». Но обе эти разновидности авторитаризма не отделены друг от друга
непреодолимой стеной: один вид авторитаризма может, в зависимости от использования политического насилия, превращаться в другой.
Не менее сложным является определение авторитаризма на основе оценки тех социальных сил, которые выступают в поддержку политического режима. Если опираться только на такой критерий, то подчас оказывается невозможным различать самые разные политические режимы: наследственные режимы, традиционные монархии, военные диктатуры, парламентские олигархии, фашистские государства, подобно режиму Б. Муссолини, и т. д. Правда, Франция времен Второй империи, Португалия в период правления Салазара, Франция Виши, Египет при правлении Насера, Чили времен правления Пиночета, саудовская монархия и т. д. являются политическими режимами, в которых оппозиция либо запрещена, либо строжайшим образом контролируется. И такого рода режимы могут в любой момент использовать насилие.
И это неудивительно. Главной социальной опорой авторитарного режима, как правило, являются группы военных («силовиков») и государственной бюрократии. Нередко их действия, нацеленные на усиление монополизации власти, оказываются достаточно эффективными. Так, за счет принудительной мобилизации авторитарные политические режимы (например, режим Пиночета в Чили в 70-е гг.) могут вызывать к жизни достаточно высокую гражданскую активность и на этой основе добиваться неплохих экономических результатов. Однако эти режимы плохо приспособлены для налаживания эффективной связи между властью и рядовыми гражданами. И в этом заложена опасность для самого существования авторитарного политического режима.
Узость социальной опоры авторитарного политического режима находит свое выражение и в том, что малоэффективной оказывается идеология, Ее инструменты просто бездействуют в авторитарном режиме. И потому, как отмечают специалисты, при выработке государственной политики в авторитарных режимах широко используются келейный сговор, подкуп, закулисные 294 сделки и другие механизмы теневого правления./>
