Будущее российской политики:
Глубокая колея авторитаризма
и трудные перевалы восхождения к демократии ·
Розов Николай Сергеевич,
доктор философских наук,
ведущий научный сотрудник Института философии и права СО РАН, профессор Новосибирского государственного университета
Относительно перспектив демократии в России наиболее распространены две диаметрально противоположные позиции:
· настоящая демократия в России с ее особой историей — «рабской» или «славной имперской» — не возможна (и не нужна, добавляют стражи державности),
· в России пусть нескоро, пусть трудно, пусть специфично — с возвратами и зигзагами, но осуществится «демократический транзит», поскольку это общая магистральная линия цивилизованного развития.
Противоположные позиции имеют сходную черту, которую можно назвать историческим фатализмом, или автоматической концепцией. России суждено либо одно, либо другое. В этой работе будет развернута идея, альтернативная обеим позициям, отвергающая предпосылку фатальности и автоматизма.
В самом общем плане исходную мысль можно сформулировать так. Будущее открыто. Несмотря на могучие факторы циклического возобновления авторитаризма (пресловутой «русской системы» см.: [Пивоваров и Фурсов 1999; Розов 2006; Дубовцев и Розов 2007]), некие, правда, весьма слабые и отдаленные, возможности демократизации России имеются. Они могут быть, а могут и не быть реализованы в зависимости от складывающихся внешних и внутренних структурных условий, а также от т.н. процедурных факторов — характера поведения и взаимодействия значимых политических акторов (в том числе правящих элит, бизнеса и групп населения [ср.: Мельвиль 1999]).
Пока данная мысль подозрительно сходна с тавтологией («больной либо умрет, либо останется жив»). Содержательной она станет при спецификации структурных и процедурных причин становления демократии, при последующей оценке соответствующих наличных и ожидаемых условий в современной России.
Вначале договоримся о терминах — будут зафиксированы ключевые критерии, по которым можно судить, насколько демократично то или иное политическое устройство.
Потом очень коротко я постараюсь аргументировать, почему все-таки Россия нуждается в демократии (если в конце 1980-х и начале 1990-х это казалось очевидным, то теперь приходится доказывать, даже в политологическом сообществе).
Далее будет развернута политико-социологическая трактовка сущности демократии, основанная на идее «коллегиально-разделенной власти» (Б.Франклин, Й.Шумпетер, Р.Даль, Р.Коллинз), которая, как мы увидим, существенно отличается от общеизвестной либерально-демократической идеологии.
Выявим принципиальное сходство между демократией и основой социально и экономически эффективных авторитарных режимов, определим недостающий фактор и представим суть демократического транзита.
Будут представлены видимые альтернативные векторы политической динамики и основные развилки, среди которых проходит, в частности, траектория «демократического транзита». Для каждой такой развилки будет намечен гипотетический комплекс условий успешного (демократически-ориентированного) прохождения.
Если специфицированы условия векторов развития, то на сами условия можно воздействовать. В конце статьи кратко представим основные направления деятельности, способствующие формированию оптимальных условий для становления реальной (не имитационной, как сегодня) демократии в России.
Критерии демократии
На основе синтеза классических и современных представлений [Локк 1988; Шумпетер 1995; Даль 2003; Карл и Шмиттер 1993; Гельман 2001; Мизес 2001; Меркель и Круассан 2002 и др.] сформулируем главные критерии, которые позволяют говорить о том, является ли некоторое политическое устройство демократическим и насколько. Стандартные формулы здесь дополнены указанием на более операциональные механизмы специально для отличения реальной демократии от привычной нам имитационной:
1) реальная возможность граждан прямо или через своих представителей принимать законы и сменять исполнительную власть, соответственно, последняя подотчетна перед гражданами и/или перед их избранными представителями; есть реально доступные механизмы смены представителей власти любого уровня гражданами и/или их избранными представителями;
2) наличие публичной политики как равной конкуренции групп, партий, за признание и голоса граждан; передача и перераспределение власти осуществляются путем назначений «сверху» только в заданных временных рамках и границах полномочий; тогда как ключевые властные позиции определяются соответственно уровню общественного доверия — на основе результатов выборов.
3) разделение властей: прежде всего, реальная независимость судов и законодательных органов от исполнительной власти; судей и избранных представителей (депутатов) не могут принуждать или контролировать назначенные государственные служащие (чиновники);
4) фиксация и реальное осуществление формальных правил равноправного политического взаимодействия и ротации власти; данная система правил, с одной стороны, открыта для участия (не позволяет исключить из политической борьбы неугодных), с другой стороны, дает равные возможности сторонам (не позволяет никому получить заведомые преимущества, например, с помощью административного ресурса, принуждения и проч.);
5) обеспечение политических и гражданских прав и свобод; наличие реальных механизмов, позволяющих гражданам, их избранным представителям и независимым судам привлекать к ответственности любых представителей власти, ущемляющих эти права и свободы, либо не обеспечивающих должной их защиты.
Остроумный критерий по А.Пшеворскому «демократия — это такое политическое устройство, в котором правящая партия может проиграть выборы» [Пшеворский 2000] следует расценивать как вполне операциональный диагностический признак.
Нужна ли демократия вообще?
Недостатки демократического устройства хорошо известны: дороговизна, неповоротливость, склонность к бюрократизации, издержки ротации власти, неизбежная срощенность партийной политики с большими деньгами (как следствие необходимого финансирования предвыборных кампаний), всегда наибольший выигрыш буржуазного класса, соскальзывание к делегативности и полной политической пассивности большинства населения и т.д.
Вместе с тем, есть несколько доводов, перевешивающих эти пороки демократии и подкрепляющих знаменитый афоризм Черчилля о том, что остальные режимы «еще хуже». Несмотря на множественность альтернатив (традиционные патримонии, разные типы монархий, деспотии, тоталитаризм, военные диктатуры и проч.) в недемократических устройствах есть общие черты, которые удобно обозначить как авторитаризм (в широком смысле) и содержательно представить через отрицание всех пяти критериев демократии:
· у граждан нет возможностей влиять на законы и легитимно (без восстаний и насилия) менять исполнительную власть;
· публичная политика как конкуренция групп и партий, апеллирующих к обществу, отсутствует, либо деформирована и сугубо декоративна;
· нет разделения властей, причем, обычно исполнительная власть либо слита с законодательной и судебной, либо подчиняет их; избранных представителей либо вовсе нет во власти, либо их могут принуждать и контролировать чиновники;
· нет формальных правил регулярной ротации власти, либо (при наличии таковых в имитационных демократиях) смена власти происходит запрограммировано благодаря манипулированию правилами правящей группой в свою пользу и/или совсем по другим — закулисным, неформальным сговорам;
· наконец, нет надежного обеспечения прав и свобод граждан, которые наиболее беззащитны перед властью; суды не способны их защитить, либо сами являются орудиями исполнительной власти по подавлению прав и свобод.
Главный довод в пользу демократии носит политический характер: демократия — это противоядие от соскальзывания политической системы к либо диктатуре и государственному насилию, либо к хаосу и анархическому насилию. Следует отметить связь афоризма Черчилля с весьма глубокой и нетривиальной мыслью либеральной политической философии: дело политики — не привести людей к раю, но не допустить ада. Демократию справедливо критикуют за то, что она никак не приводит к «раю» и отнюдь не гарантирует его установления. Зато она препятствует узурпации власти, стагнации системы и ее кризисным обвалам, за которыми как раз и следует социальный «ад» — массовое насилие, вначале анархическое («революционное»), а затем проводимое новыми узурпаторами.
Второй довод носит системный характер. Демократия обеспечивает наиболее эффективную обратную связь власти с интересами разных групп граждан. Людвиг фон Мизес выражает эту мысль так: «демократия — это такая форма политического устройства, которая позволяет приспосабливать правительство к желаниям управляемых без насильственной борьбы» [Мизес 2001]. В авторитарных обществах функция обратной связи либо подавлена, либо реализуется в крайне устаревших и неэффективных формах жалоб, наращивания вертикального контроля, раздувания отчетности и учащения бюрократических проверок: вертикальный договор имманентно неустойчив [Аузан 2004].
Третий довод — демократия как фактор экономической эффективности [Lipset 1959; Липсет, Торрес 1993] — следует признать довольно слабым и неочевидным. Традиционно демократические страны (США с Канадой, Западная Европа, Австралия с Новой Зеландией) действительно весьма эффективны в экономике. Однако есть случаи как политико-экономических провалов демократий (драматическая история французских республик, Временное Правительство в России, Веймарская республика в Германии и др.), так и экономически эффективного авторитаризма. Данный сюжет весьма значим, и ниже мы вернемся к анализу особенностей и причин этих явлений.
Четвертый довод, насколько мне известно, не имеет надежного эмпирического подтверждения, но теоретически вполне обоснован. Демократии более оперативно и эффективно отвечают на новые вызовы, а поскольку в современную эпоху такие вызовы становятся все более частыми и требовательными, демократическое устройство становится не только морально-политическим, но эволюционным императивом.
Способность демократий отвечать на сложные современные вызовы обусловлена, прежде всего, наличием публичной политики, соответственно, представленностью в общественном сознании разнообразия позиций, идей, дискуссий относительно вызовов, угроз и возможностей, оценок решений и стратегий, а также наличием механизмов воплощения победивших в полемике идей и стратегий в реальной политике, легитимными сменами власти при неудачах [ср. Гайдар 2006].
Все это не компенсируется закрытыми бюрократическими способами выявления и решения проблем, характерными для авторитарных режимов (если эти способы вообще не вырождаются только в деятельность спецслужб, борющихся с любыми критиками власти и системы).
Неспособность Японии (демократия которой является во многом имитационной) выйти из затяжной стагнации, пусть и на высоком уровне развития, подтверждает данный тезис. Успехи роста и развития таких стран с авторитарными режимами, как Китай, Сингапур, Объединенные Арабские Эмираты, Казахстан, противоречат тезису. Если эти успехи роста продлятся при переходе к постиндустриальному обществу, даже при неблагоприятной конъюнктуре и преодолеют разнообразные угрозы и вызовы нового типа, то нужно будет корректировать тезис, искать в успешных режимах особые структуры и механизмы, заменяющие демократическую открытость и гибкость.
Причины успеха авторитарных режимов в экономическом развитии
Тим Бесли и Масаюки Кудамацу из Лондонской школы экономики систематически изучили соответствующие случаи и предложили концепцию успешного авторитаризма [Besley, Kudamatsu 2007]. В качестве успеха учитывался экономический рост, развитие образования, количество публичных благ, предоставляемых авторитарным правительством, в том числе автократией.
Наиболее успешными оказались следующие случаи: Южная Корея (1963-1972), Греция (1949-1967), Пакистан (1962-1969), Малайзия (1971-1995), Турция (1954-1960), Франция (1958-1969), Камбоджа (1998-2004), Бразилия (1947-1958), Шри Ланка (1982-2001), Таиланд (1978-1988), Китай после 1979.
В основу Бесли и Кудамацу положили концепцию селектората, под которым Брюс Буэно де Мескита понимал группу людей (или даже целые социальные слои), которые не находятся у власти непосредственно, но определяют, кому именно у нее находиться [Bueno de Mesquita et al. 2003.]. Вывод Бесли и Кудамацу в упрощенном виде таков: авторитарные системы (в том числе, автократии) успешны только в тех случаях, когда имеется сильный селекторат — который трудно или невозможно репрессировать или подкупить.
Фактически, селекторат — это некие центры силы, держатели важнейших ресурсов, как правило, семьи, кланы, финансово-промышленные группы, авторитетные группировки со специфическим потенциалом (например, генералы или церковные иерархи), которые способны в какой-то мере дисциплинировать власть, даже если извне власть предстает как «чистая» автократия или диктатура.
Другой важный момент [Дмитриев 2007] — кардинальное различие в эффективности авторитарных режимов для экономического роста на стадии догоняющего, индустриального развития (нередко весьма высокая: Япония до начала 1990‑х гг., Юго-Восточные «тигры», современный Китай) и на стадии инновационного, постиндустриального развития (неизменно низкая, о чем, в частности, свидетельствует стагнация, неспособность справиться с вызовами современной Японии).
Эти общие выводы имеют прямое отношение к современной России. Дело в том, что нарождавшийся в 1990-х гг. селекторат, пусть даже в малопрезентабельной форме олигархической «семибанкирщины», если не уничтожен, то деморализован и подавлен в 2000-х, на что, собственно, и направлена была, главным образом, расправа над ЮКОСом. Результаты относительно причин отдельных успехов авторитарных режимов приводят к следующим соображениям.
Во-первых, надежды на эффективность централизованной «вертикали власти» в аспекте социально-экономического развития, если в какой-то мере и оправданы, то только на стадиях и в отраслях догоняющего, индустриального развития. Этот потенциал будет исчерпан в основном уже к 2012-15 гг. [Дмитриев 2007]. Далее несоответствие политической системы требованиям инновационного развития будет быстро нарастать.
Во-вторых, при отсутствии сильного, самостоятельного селектората, способного дисциплинировать авторитарную власть, последняя будет продолжать разлагаться, что станет очевидным при первом же иссякании золотого нефтедолларового дождя. В российской истории глубоко укоренена практика «опалы» и размашистых властных переделов: вспомним судьбы боярских родов при Иване Грозном, Меншикова, Голицыных, а в недавней истории — Гусинского, Березовского и Ходорковского. Такие переделы при смене верховной власти получают неизменное массовое одобрение со стороны лишенного собственности населения. Данный фактор не позволяет рассчитывать на восстановление самостоятельного селектората в обозримом будущем. Проще говоря, авторитарный путь к развитию и процветанию для России закрыт. Попытки авторитарного режима сохранить «стабильность» закономерно приведут к стагнации, кризису и последующей традиционной для российской истории «болезненной цикличности» [Розов 2006].
В-третьих, как бы ни были слабы и эфемерны надежды на становление реальной (не имитационной) демократии в России, только в этом длинном туннеле брезжит свет здорового полноценного развития.
Дата добавления: 2018-06-01 ; просмотров: 240 ;
