В Мексике были правила игры, а у нас только одно правило: Путин всегда прав
Вместе с девяностыми ушли в прошлое сериалы из жизни богатых мексиканских негодяев и бедных, но гордых мексиканских девушек. Убедившись, что первые тоже плачут, а вторые все-таки находят свое трудное счастье, россияне переключились на оплаченный нефтедолларами отечественный сериальный продукт с криминально-патриотически-ностальгическим контентом, и лишь немногие фанаты все еще приобщаются к мексиканской жизни на кабельном канале «Романтика».
По странному стечению обстоятельств, именно на эпоху угасания интереса к латиноамериканским сериалам приходится повышенное внимание российских интеллектуалов к политической жизни далекого континента. Но акценты сместились. Когда-то в центре внимания был опыт «авторитарной модернизации» в Чили. Истоком этого внимания были, конечно, успехи КПРФ на выборах 90-х годов. Интеллектуалам хотелось, чтобы нашелся-таки и у нас свой Пиночет, который все устроит по-хорошему, а коммуняк изведет под корень, потому что не жалко. Потом Пиночет нашелся, а его преемник даже пообещал модернизацию, но аналогия перестала быть политически корректной. Тогда на первый план вышла Мексика.
Дело в том, что в Мексике политический режим, в чем-то подобный современному российскому, просуществовал очень долго – дольше, чем где бы то ни было. Как и в России, там была политическая монополия. С 1929 по 2000 годы подавляющее большинство мест в Конгрессе занимала одна и та же партия, и она же неизменно выигрывала президентские выборы. Партия несколько раз меняла имена («Национальная революционная» – «Партия мексиканской революции» – «Институционно-революционная»), но власти не уступала.
Как и в современной России, к участию в выборах была допущена оппозиция: тут тебе и правые консерваторы, и коммунисты, даже своя «Справедливая Россия» под названием «Подлинная партия мексиканской революции» – но шансов на успех у этой оппозиции не было. Система патронажа, запугивания и фальсификаций на выборах делала политическую монополию исключительно устойчивой.
В малотиражных газетах жестко критиковали правительство, и это сходило журналистам с рук, но до населения такие газеты не доходили. Невероятных масштабов достигла коррупция. Правительство ИРП проводило последовательно проамериканскую политику, но с дипломатических трибун и особенно в СМИ периодически звучали грозные филиппики в адрес империализма США. И даже нефтедоллары там тоже были. В общем, все, как у нас, только очень долго.
Но был в мексиканской истории и обнадеживающий момент. А именно: все это сравнительно хорошо закончилось. В 90-х годах в Мексике разразилась «мексистройка», в результате которой ИРП уступила власть тем самым правым, которые долго прозябали на задворках политической системы. Теперь там нормальная демократия. У власти «правый» президент, ИРП по-прежнему весьма влиятельна, но находится в оппозиции, коммунисты влились в состав другой оппозиционной партии, умеренно-левой, и больше уже не грезят о диктатуре пролетариата. Как у людей.
Конечно, проблемы остаются. Из авторитарного периода своей истории Мексика вынесла, например, репрессивный закон о политических партиях, который «единороссы» любят приводить в пример того, что вот демократия, а закон-то, пожалуй, покруче нашего. Действительно, закон серьезный, и создать новую партию в Мексике по-прежнему почти так же трудно, как в России. Но зато имеющиеся конкурируют между собой на равных. Результаты выборов непредсказуемы не потому, что от населения до последнего момента скрывают имя официального кандидата, – эту тайну можно только шепнуть на ушко коллегам по G8 – а из-за реальной конкуренции. В Мексике действительно демократия.
Может, и у нас так все постепенно устроится? Когда Путин в начале своего второго срока не по-детски принялся за обустройство политической монополии, на это возлагались серьезные надежды. Хоть и монополистические, но все-таки институты. А где институты, там политическое развитие. А где политическое развитие, там постепенное изживание монополии. Десяток-другой лет – все-таки население-то пограмотней, чем в Мексике, – и все уладится наилучшим образом.
Увы, не улаживается. Ныне, по прошествии двух президентских сроков, вполне ясно, что «институциональное развитие» по-путински никуда не ведет. Потому что институты – это правила игры, а в российской игре лишь одно правило, в свое время удачно сформулированное В.Чуровым: «Путин всегда прав».
В России есть президент. Но от него не зависит даже то, будет ли он баллотироваться на второй срок. Это решит Путин. В России есть партия, которую иногда называют правящей. Но все, на самом деле, понимают, что никакой власти у этой партии нет. Правит Путин, и «правящая партия» находится в его полном распоряжении: сегодня вот ей надо побыть «народным фронтом», а завтра, будь на то его воля, и вовсе распустят. О всяких судах, бюрократиях и прочих институциональных прибамбасах – и говорить не приходится. Тут один заинтересованный зарубежный наблюдатель заметил, что в России нет государства. Есть. Но это Путин и те, кто (напрямую или посредством бюрократической машины) получили от него ярлык на автономное распоряжение бюджетами разных уровней.
Это называется персоналистская диктатура. Но в Мексике было совсем не так. ИРП действительно была правящей партией. Ни один президент не засиживался дольше первого срока. Отработал – уходи, дай порулить другим. И даже не думай вернуться. Решения о следующем кандидате принимались коллегиально. И именно эта особенность мексиканского режима, начисто отсутствующая в современной России, сделала возможным переход к демократии.
При всем сходстве внешних форм, между современным российским и старым мексиканским режимами есть колоссальная разница. Настоящим началом мексиканского режима был не 1929 г., когда была создана ИРП, а 1936. Получилось так. В течение пяти лет, с 1929 по 1934, мексиканский Путин (его звали Плутарко Э. Каллес) назначал президентов по собственному усмотрению. Те не рыпались. Президентский срок в Мексике был короткий, и к 1934 г. очередь дошла уже до четвертого в ряду марионеток, Лазаро Карденаса. Тот прощупал почву и, убедившись, что Каллес окончательно уверовал в незыблемость своей власти, уволил диктатора и несколько десятков его наиболее коррумпированных подчиненных. Стал править сам. Но ресурсов на установление персоналистской диктатуры у него не было, об этом-то Каллес позаботился. Пришлось делиться властью с коллегами. Так возник мексиканский авторитаризм с институтами.
Какие бы надежды ни возлагали на Медведева его искренние и заинтересованные почитатели, в России этот вариант не состоялся и уже не состоится. Путин, если даже откажется от идеи вернуться в президентское кресло (что вряд ли), то скует преемника такими ограничениями, что он пальцем пошевелить не сможет. Мексиканский вариант не состоялся. Это, в общем-то, к лучшему. Разумнее сразу перейти к демократии, чем несколько десятилетий тянуть лямку убогого электорального авторитаризма. Но сама собой демократия, конечно, не наступит.
