Ильхам Мамед-заде, доктор философских наук, заведующий отделом этики и эстетики Института философии, социологии и права АН Азербайджана (Баку)
Исследовать авторитарный режим в Азербайджане и возможности его трансформации весьма сложно, так как результаты социологических опросов, аналитические исследования и правительственная статистика не внушают доверия. Сложилась практика, при которой ангажированные властью интеллектуалы утверждают, что Г. Алиев и его режим выбрали демократию целью своей деятельности. А в подтверждение своего тезиса приводят статьи Конституции, ссылаются на проведение рыночных реформ, на «контракты», подписанные с различными зарубежными компаниями и т.п. Те же, кто примыкает к оппозиции, наоборот, утверждают, что в республике установлен полицейский или клановый режим. Для первых показательной является статья-панегирик А. Мурадвердиева 1 , для вторых — публикации в ныне запрещенном журнале «Монитор», среди которых можно выделить статьи Э. Гусейнова 2 . Анализировать панегирики, наверное, не имеет смысла, выделим лишь основной мотив, который дублируется в сотнях такого рода текстах: все позитивное в Азербайджане связано с личностью «бесспорного лидера». А вот о статьях Э. Гусейнова хотелось бы сказать чуть подробнее. Они построены на столкновении тиражируемого образа (мифов) президента и президента реального — казалось бы, это заявка на аналитическое, беспристрастное исследование. Но особой беспристрастности нет, статьи представляют собой как бы противоположность панегирикам: здесь уже все негативное связано с демонической личностью президента. Так, к примеру, курсивом выделен такой абзац: «Он давно перестал быть просто человеком и политиком. Он — миф от начала до конца. И конец мифа — это конец феномена президента. Он понимает, что если его подданные поймут, что он человек, а не миф, то наступит конец не только мифа, но и политического феномена Гейдара Алиева» 3 .
Или же в своем «Основном инстинкте» автор декларирует, что общество породило режим. Но декларация не ведет к исследованию экономической, политической специфичности азербайджанского общества, а завершается резюме, что народ боится власти и, конечно, «Его» — Г. Алиева. На наш взгляд, в этих статьях, что во многом характерно для всей нашей критической публицистики, для борьбы с одними мифами создаются другие. Феномен президента, конечно, не только в тиражировании мифов о своем величии и в использовании машины насилия, а прежде всего — в умении «достичь» и «удержать» власть (это ему удалось дважды — в 1969 и 1993 годах при совершенно разных обстоятельствах), в его способности установить авторитарный режим, используя мифологию и аппарат насилия, но не только это. Я попытаюсь в какой-то мере показать, как устроен алиевский режим, механизмы его функционирования и возможные пути трансформации.
Постсоветский приход Г. Алиева к власти и последующее становление режима начинается с мятежа полковника С. Гусейнова (июнь 1993 г.), в результате которого парламентская верхушка Народного фронта уходит в отставку, а Г. Алиева избирают спикером Милли Меджлиса. Президент страны А. Эльчибей, оказавшись один на один со сговором Г. Алиева и С. Гусейнова, лишившись поддержки соратников и народа, бежит в Келеки (Нахичевань), а спикер парламента оказывается исполняющим обязанности президента. Как писали тогда некоторые журналисты, сговор контролировала Москва, в нем участвовал Р. Газиев (бывший в те годы министром обороны), а также предполагалось возвращение А. Муталлибова и А. Везирова (первый секретарь ЦК КП Азербайджана в 1988—1990 гг.) и создание Госсовета. Косвенно об этом свидетельствует и то, что тогда же из тюрем освободили многих промосковских политиков-бюрократов, например, В. Гусейнова (председатель КГБ при А. Везирове). Последовавший затем мятеж А. Гумбатова и провозглашение Талыш-Муганской республики нарушили сговор. Многие азербайджанские аналитики уверены, что Г. Алиев, перетянув на свою сторону С. Гусейнова, смог подавить не только мятеж, но и процесс раздробления власти и страны. Тактически Г. Алиев уже тогда оказался намного более изощренным политиком, нежели его оппоненты, что, впрочем, учитывая его опыт, неудивительно.
Но смеем предположить, что для захвата и консолидации власти необходимо контролировать реальные ресурсы (финансы и влияние), то есть обладать действенными рычагами в теневой политике и экономике. В теневой политике, потому что надо было «запустить» механизм свержения и делегитимации предыдущего или предыдущих президентов, найти весомых (политически и экономически) партнеров. А в теневой экономике, потому что там крутятся финансы, сравнимые с бюджетными средствами. Еще в 90-е годы многие экономисты утверждали, что на каждый учитываемый «советский» рубль приходится 10 нигде не учитываемых, «теневых» рублей. Причем в первые постсоветские годы эта диспропорция не сократилась, а возросла. Распродажа «советского наследства» (вооружения), нефти и продуктов ее переработки, даров Каспийского моря, хлопка шла в основном или частично вне государственного бюджета. Лидер одной из партий Э. Мамедов неоднократно говорил о 60-процентной доле «теневого» бизнеса в ВВП 4 . О вывозе теневых капиталов из Азербайджана сообщали солидные турецкие («Миллиет») и российские газеты. Журналисты пишут о тех «золотых» временах отмывания денег. Но непродолжительное президентство А. Муталлибова и Эльчибея привели к тому, что контроль над финансами был рассредоточен (по некоторым данным, Г. Алиеву хватило финансовой поддержки Р. Гулиева — вице-премьера кабинета министров при Эльчибее).
Аяз Муталлибов, будучи президентом, пытался модифицировать, насколько это возможно, советский режим в условиях распада Советского Союза и КПСС. Добиться этого ему не удалось, так как он не смог подчинить себе теневые финансовые потоки, не сумел воздействовать на теневые политические отношения между значимыми политическими фигурами и на их контакты с внешними партнерами. Немалую роль сыграло и то, что бюрократический класс еще с 70-х годов пополнялся за счет выходцев из Нахичевани и Армении, а безоговорочным авторитетом и влиянием среди них пользовался Г. Алиев. За период с 1988-го по 1992 год А. Везиров и А. Муталлибов не смогли прервать их гегемонию. Правда, существует мнение, что А. Муталлибов не удержался из-за того, что принял решение вывести Россию из рамок нефтяного контракта. Эльчибей же не справился с раздроблением власти, управлением разнонаправленными интересами, противодействием бюрократии и был, по существу, свергнут прямо накануне подписания широкомасштабного контракта с «Бритиш петролеум». На наш взгляд, в тех условиях, чтобы возглавить режим и по-настоящему, «по-азербайджански», взять власть в свои руки, необходимо было иметь или получить легитимность в сознании бюрократии. Эта легитимность смогла, к примеру, помочь Г. Алиеву изменить свою политику по отношению к России, когда ее влияние в Азербайджане было еще велико: от ориентации на Москву в 1993—1994 годах (вступление в СНГ) — до дистанцирования от Кремля и даже ориентированности на США.
Раздрай внутри этого слоя привел к президентству Эльчибея и обеспечил консолидацию бюрократии вокруг Г. Алиева. По своему авторитету среди бюрократического класса и влиянию на него никто из азербайджанских лидеров начала 90-х годов не мог конкурировать с Г. Алиевым. Это признают в интервью и лидеры компартии тех лет — А. Муталлибов, Г. Гасанов (Председатель Совета министров при А. Муталлибове, министр иностранных дел при Г. Алиеве до 1998 г.), и противник коммунистического режима А. Эльчибей. Но в ходе смен президентов стала меняться политическая элита, и в этот процесс включилась не только компартийная бюрократия, но и активисты (бюрократия) Народного фронта. За это, вообще-то позитивное, изменение политической элиты пришлось заплатить дестабилизацией, полной сумятицей в умах, не говоря уже о потерях в «необъявленной» Карабахской войне. Поэтому как контрреакция в сознании азербайджанцев в те годы сформировалась альтернатива, умело поддерживаемая бюрократией и бюрократической «совковой» интеллигенцией: либо свобода (демократия) и произвол, либо порядок и стабильность. Большинство выбрало порядок, уверив себя в том, что его может установить только Г. Алиев. 98% голосов избирателей, полученных им на первых президентских выборах в 1993 году, в какой-то степени отражали этот выбор. Но, к примеру, по итогам второй президентской кампании, которая состоялась в 1998 году, при всех изощрениях власти он набрал намного меньше голосов, то есть реакция общественного сознания была временной, а политическую плюрализацию общества уже невозможно было остановить. Противники Г. Алиева пишут, что он сам замешан в дестабилизации предыдущих лет, приводят факты, но концептуально для нашего исследования важнее другое: чтобы в 90-е годы установить режимный порядок необходимо возглавить (и подчинить) бюрократию. Однако продолжение процессов политической (и экономической) дифференциации приводят к тому, что и этого оказывается недостаточно. Тут нужны выходы в публичную политику, необходимы партия, соответствующая идеология и, разумеется, финансы. Президент понимает важность этих вопросов, и потому еще при Эльчибее создается партия Г. Алиева — партия Нового Азербайджана. Ее роль первыми поняли, конечно, представители Народного фронта, но они недооценили силу бюрократии, ее контроль над рычагами власти и господствующим сознанием.
Прийти к власти, возглавив бюрократию, — еще не означает подчинить ее: для этого одной только партии мало, необходим контроль над государственным аппаратом, так как в период дисперсии власти при первых президентах некоторые бюрократы не только обогатились, стали контролировать отдельные финансовые потоки, банки, но и заимели свои вооруженные отряды. Фактически 1993—1995 годы уходят на то, чтобы уничтожить (вытеснить из аппарата) неконтролируемую часть бюрократии. К примеру, чтобы победить Народный фронт и прийти к власти, Г. Алиеву пришлось вступить в «союз» с С. Гусейновым, который взамен получает должность премьер-министра и контроль над силовыми министерствами (двоевластие). Похожие процессы идут и в Грузии (1992—1995 гг.), где режиму Э. Шеварднадзе приходится то объединяться, то бороться с отрядами Т. Китовани, Д. Иоселиани и др. Этот процесс и вскрывает сущность авторитарного режима — она в монополии на средства экономического и силового принуждения на территории страны. Но, как показали процессы в Азербайджане или, например, в Грузии, восстановить монополию сложнее, чем сохранить ее, как это произошло в Туркменистане, Узбекистане и Казахстане. И дело не только в том, что бюрократия стала мозаичнее, чем во времена Советского Союза. И не только в том, что оформилась политическая оппозиция, но и в том, что за годы дробления власти все эти силы установили особые отношения с группировками неформального, криминального характера. Так, в 1994—1995 годах Алиев при невыясненных обстоятельствах, связанных с братьями Джавадовыми, обвинил в путче и заставил сбежать из Азербайджана С. Гусейнова, тогда уже неугодного президенту премьера. Неугодного прежде всего потому, что он сохранял контроль над силовыми министерствами и над некоторыми районами республики (г. Гянджа), а власть режима при его премьерстве не была абсолютной, то есть, занимая один из самых высоких государственных постов, С. Гусейнов не был частью режима. Чуть позже возник конфликт с тогдашним спикером парламента Р. Гулиевым, который имел свои представления о разделе власти, принципах наследования и иерархии. Сила Г. Алиева не только в том, что он уничтожил или вытеснил своих конкурентов, монополизировал власть, используя свое влияние на бюрократию и массовое сознание, но и в том, что он, например, стремится, хотя и с колебаниями, к ее правовой формализации. В 1995 году принимается Конституция. Но этот вопрос, как и тема партстроительства, остается на периферии интересов лидера и его режима.
Подчеркнем, для концентрации власти необходимо утвердить абсолютный контроль над государственным аппаратом. Это дает доступ к финансово-экономическим ресурсам и средствам насилия (силовые министерства), которые в свою очередь позволяют ликвидировать уже сложившиеся альтернативные финансовые группы (были разорены благотворительное общество «Вахид», банк «Хаял» и др.). Средством контроля оказывается консолидация выходцев из Нахичевани и азербайджанцев из Армении, назначенных на соответствующие должности. Для оппозиционных журналистов становится тривиальным упоминание о том, что и руководитель исполнительного аппарата президента, и премьер-министр, и министры определяющих министерств, прежде всего силовых, а также руководители значимых государственных корпораций и комитетов (информационных и энергетических) — выходцы из Нахичевани и Армении.
Необходим контроль и над теневыми потоками, над негосударственной экономикой, очень «тонкими» сферами, которые нельзя доверить даже выходцам из этих регионов. Знаковым здесь явилось вытеснение Р. Гулиева (нахичеванца) из страны, из нефтяного бизнеса (переработкой и продажей нефти он занимался с конца 80-х). Становилось понятным, что основной финансовый поток будет направляться в нефтяную сферу и «крутиться» в ней и вокруг нее. Контроль здесь нельзя делить с «нахичеванцами», доверить его можно только семье. К тому же он должен быть абсолютным, а не частичным, информационным, как это было в советские времена, поэтому необходимо вытеснить всех конкурентов. Этот процесс настолько увлек президента и семью, что в экономике не остается сфер, свободных от контроля. К 1996 году он был установлен над частными банками и жесточайший — над государственной банковской, кредитной, таможенной системами и т.п. Хотелось бы отметить, что к тому времени из государственного аппарата удалили и последних «несогласных». Чуть позже установили контроль над розничной торговлей, строительным бизнесом и сферой обслуживания. На уровне гипотезы можно предположить, что для постсоветских стран, типологически близких к Азербайджану, «семейный» контроль над частными и теневыми секторами экономики в той или иной степени неизбежен. Эту гипотезу можно подтвердить сравнительными политико-экономическими исследованиями по Грузии и Центральноазиатскому региону. Относительно Азербайджана скажем, что «архитектор» режима в республике реализует идею «малой» и «большой» семьи, где малая контролирует частный (теневой) бизнес, а большая занимает высокие должности (чего после 1996 года не был чужд и ельцинский режим в России). Эти должности зачастую получают в результате лоббирования со стороны «малой» семьи и самого президента, который выполняет важнейшую функцию координатора отношений между членами семьи. К примеру, сын занимает должность вице-президента Государственной нефтяной кампании, его избирают депутатом Милли Меджлиса, заместителем председателя партии Новый Азербайджан, брат — вице-президент Академии наук, руководитель подразделения академического института, депутат парламента, зять — посол в Великобритании и заместитель министра иностранных дел и т.д. Должности важные, но не самые высокие. Их протеже занимают в государственном аппарате более высокие министерские места, но это означает лишь то, что существует теневой контроль над тем, что курирует министр и его министерство, глава корпорации и комитета остается в «малой» семье. Конфликты между протеже и его «куратором» естественны и, естественно, подспудны. Из периодики известно, что руководители Таможенного комитета, Национального банка, Азербайджанских авиалиний, Налогового комитета, Комитета по ценным бумагам «близки» к Ильгаму Алиеву. Из передач национального телевидения о расширенных заседаниях правительства можно сделать вывод, что бывают столкновения между премьер-министром, некоторыми руководителями силовых министерств и руководством азербайджанских авиалиний, таможней и т.д. Можно предположить, что ключевым для перспектив режима будет конфликт между бюрократами, назначенными самим президентом, и ставленниками его сына. Заметим, что даже попытка «обыграть» в прессе возможность назначения Ильгама Алиева на пост председателя Милли Меджлиса и руководителя партии, создать под его председательством движение за реформы, вызвали неоднозначную реакцию различных ветвей «большой» семьи.
Таким образом, «малая» и «большая» семьи под руководством президента контролируют государственный аппарат, политическую сферу и всю экономику. Во-первых, режим от имени государства заключает с иностранными компаниями контракты на эксплуатацию природных ресурсов страны, действует в качестве получателя кредитов, гуманитарной помощи и т.п. Как показывает опыт Азербайджана и других постсоветских государств, такая узурпация может быть в каком-то смысле положительной — в ином случае от имени государства говорят криминальные группировки. Опасность же этой узурпации в том, что внутри властной машины не складываются эффективные механизмы профессионального контроля, управляемость не формализуется, то есть не будет продуктивной экономика, увеличивается коррумпированность власти, политика страны не становится легальной. Поэтому порядок и стабилизация приводят к стагнации, стагфляции и кризису. Режим не признает этого, но, по данным неправительственных организаций, количество безработных достигло одного миллиона, практически все отрасли экономики, кроме нефтяной, разрушены, электричество подается во всех районах не более чем на три-четыре часа, отсутствует вода, газ, зарплаты минимальны, стабильность маната (денежной единицы) виртуальна и т.п. Велика эмиграция, и даже то, что два миллиона азербайджанцев находятся в России, не вызывает удивления у читателя газет.
Во-вторых, режим контролирует, но не может помешать сращиванию государственных сфер (типа налоговой и таможенной) с теневой экономикой. Известно, что за каждый нелегально вывозимый из страны доллар («черный нал»), таможня имеет 10—15% 5 . Этот контроль превращает государственный бюджет в виртуальную данность. По данным азербайджанских неправительственных газет, доходная и расходная части бюджета республики равны приблизительно 750 млн. долл. (в манатах), а вне этой суммы «крутятся» еще приблизительно 1—1,5 млрд. долл. Кроме того, газета «Зеркало», ссылаясь на турецкую газету «Миллиет», называет сумму азербайджанских инвестиций в Турцию — 783 млн. долл. А Милли Меджлис, который согласно Конституции должен утверждать государственный бюджет и контролировать его исполнение (ст. 95, ч. 5), не в состоянии это сделать. Кстати, ни разу после 1996 года в парламенте не был заслушан доклад премьер-министра об исполнении бюджета. Председатель Милли Меджлиса по Конституции второе лицо в государстве, но его значимость в реальной иерархии мала. Надо подчеркнуть, что власти в России и Грузии более контролируемы парламентами, чем в Азербайджане. И не только потому, что из 125 парламентариев лишь 10 представляют оппозицию и «независимых»: они просто не в состоянии контролировать теневую экономику и исполнительную власть. По этому поводу отметим, что тоталитаризм начинается с бюрократического контроля над бюджетом и превращения таким путем парламента в фикцию, а возвращение к демократии начинается с восстановления парламентом контроля над реальным бюджетом.
В-третьих, режим контролирует судебную власть. Все статьи Конституции о разделении властей, о Конституционном суде перекрываются тем, что все судьи зависят от воли одного человека: согласно Основному закону страны (статьи 130—132) они назначаются Милли Меджлисом по представлению президента. Понятно, что самостоятельность суда возможна только при хоть какой-то независимости парламента от исполнительной власти. К примеру, Конституция Грузии к этому вопросу подходит иначе: в статье 88 о Конституционном суде говорится, что из девяти его судей троих назначает Верховный Суд, троих — президент и троих — парламент.
В-четвертых, режим контролирует средства массовой информации. Это касается не только государственных, но и частных СМИ, которые патронируются персоналиями, близкими к верхушке режима. Оппозиционные издания ситуацию не меняют, так как воздействие прессы во много раз меньше, чем телевидения, к тому же она взята в тиски экономического контроля со стороны государства. Иски к газетам и журналам, а также давление на рекламодателей, размещающих свою рекламу в СМИ республики, — весомый фактор этого контроля. Подобный прессинг действенен потому, что судебная власть находится под контролем. Отметим также, что в Азербайджане частных каналов телевидения и радио намного меньше, чем в Грузии.
Вышеперечисленные черты авторитарных режимов в той или иной степени общи для всех государств постсоветского пространства, но их распространение (степень) и составляет суть различий, присущую им специфичность. На наш взгляд, эти различия в немалой степени зависят от профессиональных качеств бюрократического класса, его способности отстаивать государственные интересы и противостоять интересам «семей» авторитарных лидеров, а также от глубины дифференциации моральных, правовых, политических и экономических взглядов и интересов в обществе. Зависимость между этими факторами имеется, но она не линейна. Отметим, что на постсоветском пространстве интересы дифференцируются с разными скоростями, но активно этот процесс стал идти в последние годы советской власти и после ее распада. Сложнее осознавалась необходимость общественной и правовой консолидации дифференцированного общества и власти. Дело в том, что процессы, приведшие к дифференциации интересов, не превратились в сознании активных слоев населения в фактор правовой и только тогда позитивный. Свою роль в этом не смогли сыграть интеллигенция и бюрократический класс. Не будем говорить о качестве этих слоев в других странах, а затронем лишь проблему азербайджанской бюрократии.
Еще с советских времен она воспринимала контроль как движение сверху вниз, а профессиональный контроль, экспертиза, отстаивание государственных интересов были для нее чуждыми функциями. Но даже в те годы в номенклатурной советской бюрократии было два крыла: профессиональное и идеологическое. Оба они несли родовые черты коммунистической бюрократии, но и различия между ними были достаточно четко оформлены, правда, не институционально, а традиционно. Имелся перечень ключевых должностей, которые занимали только профессионалы (Госплан, Совмин и т.д.).
В годы непродолжительного президентства А. Эльчибея начинается вымывание именно профессионального подразделения бюрократии, этот процесс продолжается и при президентстве Г. Алиева. Во времена Эльчибея складывались анекдоты о том, что младший научный сотрудник становится премьер-министром, если он друг президента. Мы ничего не имеем против должности младшего научного сотрудника, речь о том, что друг главы государства мог занять высокую должность управленца независимо от своих деловых качеств. Теперь же ходят несколько иные анекдоты: чтобы управлять, надо быть нахичеванцем, родственником, либо родственником родственника. В определенном смысле государственный интерес адекватен интересу лидера, хотя эти понятия для профессионального сознания не могут быть равнозначными. Отметим также, что средняя зарплата ниже прожиточного минимума и абсолютная незащищенность от предпочтений лидера и его «семьи» — отличное средство для разложения бюрократического класса, его «государственнического» сознания. В таком случае возникает вопрос: «Какое же у него сознание, ведь именно в этом сознании таится ключ к авторитаризму и его возможным трансформациям?»
Многие западные и российские авторы причину авторитаризма видят в специфике формирования бюрократического класса и его нравов. Р. Пайпс писал, что в таких государствах, как Россия, «. политическая власть мыслится и отправляется как продолжение права собственности, и властитель (властители) является одновременно и сувереном государства и его собственником» 6 . Вотчинное государство, сверхцентрализация, обусловленная огромными расстояниями, система кормлений для бюрократии и бедность дворянского класса — вот, по Пайпсу, глубинные причины авторитаризма в России. Азербайджан был частью российской империи, но в 1918 году, после ее распада, здесь установилась первая на мусульманском Востоке демократическая республика. Анализ текстов ее указов свидетельствует, что тяги к авторитаризму не было, это была парламентская республика. Почему же в 1993 году бюрократия приветствует авторитарного лидера? А то, что он будет авторитарным, она понимала изначально. Допустим, что вся бюрократия вышла из «шинели» Г. Алиева и население устало от анархии и деструкции. Но дело не только в этом, не только в интересах бюрократии, но и в особенностях ее сознания, неспособности сознания быть выше своих частных интересов. Защита этих интересов от угроз «снизу», внутри страны («эльчибеевской» команды) и привлекает ее к личностному авторитаризму.
На уровне гипотезы можно предположить, что в Азербайджане наличествуют три типа сознания: патриархальное, бюрократическое и гражданское. Гражданский тип занимает маргинальное положение, поэтому мы его обозначаем как протосознание. Следует отметить, что в его «аутсайдеризации» свою роль сыграло то, что в профессиональном отношении оно формировалось все-таки как русскоязычное. Но оно есть, и, скорее всего, демократическая трансформация авторитаризма будет связана с длительным процессом реакклиматизации (экономической, политической и культурно-языковой) этого сознания. Эффективность процесса во многом зависит от того, насколько бюрократическое сознание сможет дифференцироваться от сознания патриархального. Бюрократическое сознание должно оказаться способным преобразовываться в профессионально-государственническое сознание, которое находится в эмбриональном состоянии. Об этом свидетельствует отношение власти в целом к обществу, гражданскому сознанию, национально-государственным интересам. При господстве патриархального сознания власть должна была бы прагматично, постепенно поощрять развитие правового гражданского сознания, то есть содействовать расширению слоев, чья экономическая жизнь, собственность и процветание независимы от произвола.
Миллион безработных, люди, занимающиеся уличной торговлей и притесняемые полицией, два миллиона эмигрантов и около миллиона беженцев — это, конечно, экономически несамостоятельные слои, слои гражданского сознания. Маргинальное положение гражданского сознания обусловливает сближение, сращивание бюрократического и патриархального сознания. Мы не можем не признать, что власти прилагают усилия, большей частью декларативные, поддержать частную инициативу, ограничить произвол некоторых уровней власти, но они спорадичны, несистемны, связаны с тем, что глава режима вынужден под давлением извне (или сам способен) временами дистанцироваться от бюрократического и патриархального сознания. К примеру, он инициировал сохранение официальной политической оппозиции, предоставив ей места в парламенте, защищает представителей средств массовой информации от произвола полиции, то есть сделал шаги по направлению к какой-то (манипулируемой) демократии. Так, в Конституции, в статье 58 «Право на объединение», в части 2-й отмечается, что «каждый обладает правом создавать любое объединение, в том числе политическую партию. » или в статье 29 «Право собственности», в части 4-й отмечается, что «никто без решения суда не может быть лишен собственности. Полная конфискация имущества не допускается. «. В годы своего первого президентского срока Г. Алиев вполне мог физически уничтожить оппозицию, но не сделал этого. Можно с некоторой долей уверенности заявить, что чиновничество толкало его к насильственным действиям (многие оппозиционеры отбывали небольшие сроки заключения или были под следствием). Однако отдельные решения президента не подкреплялись действенными экономическими и политическими реформами. А главное, не изменились принципы отбора в бюрократический класс. К тому же приватизационная программа и ее реализация обогащают только верхушку бюрократии, но не государство. Все это не приведет к созданию класса независимых собственников. Результаты выборов будут фальсифицироваться и т.п.
На наш взгляд, вышеотмеченные принципы отбора бюрократии (идея «малой» и «большой» семьи), коррупция (как ее производное) не способствуют демократической трансформации авторитарного режима, мешают властной системе ответить на вызовы времени. Бюрократическое сознание оказывается частью патриархального (но не кланового) сознания, мы бы сказали — смешанным патриархально-патерналистским типом сознания бюрократии. Поэтому именно этот тип сознания оказался в Азербайджане господствующим, он подпитывает и утверждает политическую культуру и нравы бюрократии. В его основе лежит клиентелизм — взаимоотношения между патроном и его клиентом.
Каждый из значимых бюрократов имеет свои клиентелы, а взаимоотношения между патроном и его клиентами никого не интересуют. Безразличие власти к этому вопросу и закрепляет господство патриархально-патерналистского сознания, так как каждый патрон оказывается в свою очередь беззащитным клиентом главы режима. Но здесь и таится причина того, что общество не структурируется по кланам.
Именно это сознание свергает и назначает президентов, легитимизирует власть, реализует государственные программы, определяет политику и экономику государства. Выборы не привносят той степени легитимности, какую дает отношение этого сознания к своему избраннику. Оно не считает голоса, а «ощущает» превосходство своего ставленника с точки зрения его соответствия на роль патрона. Сила (богатство лучше не афишировать) и возраст претендента, страх — весомые факторы возникновения искомого ощущения. В сравнении с мягким, нерешительным, интеллигентным А. Муталлибовым оно предпочло А. Эльчибея, а затем победителя сопоставило с Г. Алиевым, которого в итоге и выбрало. Это ощущение как бы освобождает лидера от любых форм институционального контроля и наделяет абсолютной свободой. Но после прихода к власти он обязан дать «каждому», в зависимости от близости к нему самому, место, обеспечивающее кормление (для обозначения вожделенной должности у азербайджанцев имеется меткое выражение — «хлебное дерево»). Эта обязанность лидера и предоставляет ему свободу, а вместе они олицетворяют справедливость этого сознания. Каждого облагодетельствовать таким «кормлением» он не может, а наделяет лишь некоторых, но они должны создавать связь с сознанием, обеспечивающим легитимность. Если такие места не предоставлены «бакинцам», «карабахцам» или предоставлены в недостаточной мере, то начинается недовольство, сокращается база легитимности. Недовольные перетекают к оппозиции и как бы в ней воспроизводят соответствующие ожидания, а точнее — сознание.
Рынок и даже усеченная демократия «плохо» уживаются с таким сознанием и будут разрушать его господство, но для этого необходимы конкретные реформы, прежде всего в самой власти. В ином случае это сознание будет воспроизводить свой миф о необходимости сильного лидера, владыки, харизматического президента и т.п. Нынешний режим опирается на такое сознание, которое со своими привычками и представлениями оказывается в центре многих политических, правовых, экономических решений и моральных ориентиров этого режима.
И пока не прослеживается, как режим собирается декларацию о реформах сменить продуманными шагами к рынку и демократии (переходный этап как бы затягивается на неопределенный срок).
Авторитарный режим в Азербайджане сформулировал некоторые идеи и принципы. Однако власть не предпринимает особых управленческих усилий и финансовых затрат для их распространения. По признанию работников государственного телевидения, после того как была принятия Конституция (1995 г.) из президентского аппарата поступила команда считать идеологией сам Основной закон страны. Обсуждение проблем национальной идеологии было актуальным в правительственных СМИ до 1995 года, но затем затихло. Публикации (под авторством руководящих работников) о многогранной деятельности президента вряд ли можно считать целенаправленной идеологической работой (появилось немало книг типа: «Г. Алиев и азербайджанский язык», » Гейдар Алиев открывает миру Азербайджан» и т.п.). И только актуализация вопроса о передаче власти оживила интерес к этой теме со стороны самого президента и его сына. Анализ слоганов, которые партия Новый Азербайджан использовала в избирательной кампании в парламент 2000 года, свидетельствует об интересе и партии власти к этим вопросам (хотя, возможно, что это была только предвыборная шумиха).
Анализ текстов президента 7 подтверждает, что идеологический фундамент режима сводится к нескольким основным тезисам. Первый из них говорит, что Г. Алиев — выдающийся политик, крупный государственный деятель, предвидящий тенденции исторического развития. И потому своей политикой он отражает глубинные устремления народа. «Гейдар Алиев — это народ, а народ — это Гейдар Алиев» 8 . Поэтому оппозиции необходимо признать величие и верховенство власти Г. Алиева, только тогда она будет народной. В ином случае оппозиция станет враждебной народу (провокационной, служить интересам врагов Азербайджана и т.п.). Ильгам Алиев должен наследовать власть потому, что он постигает уроки управления напрямую от своего отца. Второй тезис озвучен так: демократия — это постепенность и интересы народа. Постепенность и стабильность приоритетны и отвечают чаяниям народа. Г. Алиев уверен, что «демократия — это изменение в сознании людей. Это изменение происходит не революционным, а эволюционным путем, постепенно» 9 . Означенная идея возведена в ранг одной из определяющих. Нам представляется, что идея постепенности и стабильности в Азербайджане является инвариантом понятия «управляемая демократия» в России и в определенной степени служит оправданием авторитаризму. Третий тезис провозглашает, что Азербайджан и Турция — один народ (одна нация) и два государства. Это утверждение, с одной стороны, как бы дает идеологические ориентиры к пониманию прошлого, а с другой — выделяет внешнеполитические приоритеты. К примеру, демократия выбрана потому, что она наиболее эффективный, западный способ управления, но выбор Турцией этого пути делает возможным выбор демократии Азербайджаном.
Сформулированным выглядит и тезис об отношении к исламу. Религия отделена от государства по Конституции, но она же является частью культуры, духовных ценностей, а также истории страны. Г. Алиев подчеркивал: «Все изречения Корана — это факел, освещающий нам сегодня дорогу, указанную Аллахом», или «Мы никогда не отступим от нашей веры, религии и будем строить свое будущее, опираясь на эти духовные ценности» 10 . Кроме того, Г. Алиев неоднократно говорил: «Родным языком создается каждый народ», или «Духовные ценности народа, его национальное своеобразие живут и развиваются благодаря языку».
Первый и второй тезисы работают непосредственно на власть, а третий и четвертый как бы касаются общих вопросов, которые интересуют всех азербайджанцев. На самом же деле все они связаны между собой. Тезисы, посвященные общим вопросам, позаимствованы у Народного фронта, который в конце 80-х и начале 90-х годов использовал их, для того чтобы размежеваться с империей и ее партийной (русско- или советско-ориентированной) элитой. Заимствование этих тезисов идеологически разоружает оппозицию, вынуждая ее направлять свою критику на конкретные политические и экономические проблемы, которые в «устах» оппозиции для основной части избирателей менее интересны, чем мировоззренческие вопросы. Большинство воспринимает политику и экономику как сферы, связанные с деятельностью властей, которые в итоге улучшат положение народа или решат карабахскую проблему и т.п. Поэтому критика этих сфер воспринимается как нечто отвлеченное от непосредственной житейской практики. Два других тезиса интересны тем, как режим связывает демократию с авторитаризмом, стремлением к абсолютизации власти. Если сутью демократии оказывается постепенность и интересы народа, то, декларируя свою приверженность интересам народа, режим как бы оказывается демократичным. Авторитарный режим, игнорируя проблемы выборов, контроля и разделения властей, дифференциации и консенсуса интересов, получает возможность сосуществовать с современным миром.
Реформировать в направлении демократии «алиевский» авторитаризм означает превратить его в президентский (формализованный) режим. С определенной долей условности можно заметить, что в первый срок своего президентства «творец» режима мог бы приступить к решению этой задачи. Но почему-то (!?) он этого не сделал, хотя имел авторитет, самую большую партию и в этот период была принята Конституция. Можно лишь предположить, что в конкретных условиях он не доверял значимости авторитета, своей партии, способности народа и власти жить по Конституции. Интересно заметить, что в своей первой инаугурационной речи Г. Алиев подчеркнул: «Вступая на столь высокий и ответственный пост, я опираюсь в первую очередь на ум, мудрость, силу азербайджанского народа. Взять на себя эту ответственность меня вынудили чаяния, которые связывает со мной мой народ. Я заверяю, что приложу все усилия, для того чтобы оправдать его надежды». Этот фрагмент его выступления очень важен. Кстати, его часто цитируют приближенные к нему интеллектуалы, делая вывод в духе того, что Г. Алиев и народ едины. На наш взгляд, важность инаугурационной речи в следующих моментах: президент знает, чего от него ждут — ответственную власть, то есть власть, которую могут призвать к ответу, другими словами, ограниченную власть. Он считает, что у него нет политических сил или механизмов, необходимых для решения этой проблемы, поэтому он «опирается на ум, мудрость, силу» вообще народа и заверяет, что приложит все усилия, то есть есть власть будет ответственна только перед ним самим. Фактически это означает, что вышеотмеченное недоверие исходит из его идеи об ограничении власти только еще большей (персональной) властью.
Анализ принятой им Конституции, свидетельствует, что и на самом деле он так предполагал. Конституция готовилась специально не как свод законов, ограничивающих власть, а под почти неограниченную власть. К примеру, в главе «Основы государства» статья 7 в части 2-й звучит: «В Азербайджанской республике государственная власть ограничивается во внутренних вопросах только правом. «, но право оказывается, по существу, производным от воли и предпочтений президента. Фактически Милли Меджлис, осуществляющий законодательную власть по статье 81 Конституции, не имеет реальных правовых рычагов контроля над другими ветвями власти (президентом). По Конституции (статья 96) депутаты Милли Меджлиса имеют право законодательной инициативы, как и президент, Верховный суд и Али Меджлис Нахичеванской автономной республики. Но в парламентской практике сложилось так, что в основном принимаются законы, подготовленные в порядке инициативы президента. Конституцией предусмотрено многое, чтобы не ограничить власть Г. Алиева. Есть даже дополнение, продляющее срок его правления. В «Переходных положениях» к статье 101 части 5 Конституции, где речь идет о том, что «Никто не может быть избран Президентом Азербайджанской Республики повторно свыше двух раз», отмечается, что эта часть Конституции распространяется на Президента Азербайджанской Республики, избранного после принятия настоящей Конституции. Но дело даже не в этом дополнении, а в том, что зафиксирована абсолютная концентрация власти у президента. В этом контексте обратим внимание на статью 8, части 1, 2, 4, где звучит: «Президент является главой Азербайджанского государства, он воплощает единство народа и является гарантом независимости судебной власти». Далее в статье 96 формулируется, что он имеет право законодательной инициативы. Статья 99 предусматривает, что ему принадлежит исполнительная власть. Статья 109 «Полномочия Президента Азербайджанской Республики», состоящая из 32 частей, четко утверждает, что вся власть абсолютно принадлежит президенту. В некоторых частях этой статьи, к примеру, в части 4 говорится, что он «с согласия Милли Меджлиса Азербайджанской Республики назначает на должность Премьер-министра и освобождает от должности Премьер-министра». Но в статье 118, части 3, о порядке назначения премьер-министра авторы Конституции как бы забеспокоились, не ущемили ли они власть президента, и поэтому фиксируют: «. Если указанный порядок будет нарушен или три раза не будет дано согласие на назначение на должность Премьер-министра Азербайджанской Республики кандидатур, представленных Президентом Азербайджанской Республики, то Президент Азербайджанской Республики может назначить Премьер-министра без согласия Милли Меджлиса Азербайджанской Республики». Основной закон страны — это, конечно, не только правовой, а в первую очередь идеологический документ, свидетельствующий об особенностях властвующего сознания, его представлениях о власти, о народе, его опасениях. Он свидетельствует и о сознании «бюрократических» интеллектуалов или интеллектуальных бюрократов и т.д. Кстати, Конституция как идеологический документ воспринимается большинством вполне терпимо, она адекватна сознанию большинства, никто ее не называет «алиевской», хотя она таковой является.
Столь сильная концентрация власти означает выведение президента за рамки формализации, но это же и означает, что за рамки права выводятся и его отношения с «малой» и «большой» семьей.
Авторитарный режим тогда способен к реформированию, когда он ограничивает свою власть и создает эффективные принципы отбора класса управленцев. Место рождения (происхождение) как принцип отбора не может быть эффективным, более того, этот принцип отбрасывает Азербайджан от магистральных путей развития. Принципы отбора по происхождению не дифференцируют политическую элиту, не разделяют власть, не подчиняют ее праву, сохраняя на уровне сознания связь власти с патриархальным сознанием, способствуют коррумпированности управленческого слоя. Эта сращенность сознаний оказывается помехой социальной структуризации общества, развитию гражданского сознания, формированию среднего класса, хотя зачатки такого сознания в стране имеются. Еще в советское время западные политологи отмечали, что в Азербайджане в отличие от Центральноазиатских республик процент городского населения выше, чем живущих на селе, есть квалифицированные рабочие, высокообразованные ИТР, творческая интеллигенция. Конечно, за 10 лет это протогражданское сознание потеряло свою классовую структурированность. Рабочий класс, интеллигенция и ИТР (кроме нефтяников), пополнившие ряды безработных, занимаются меновой торговлей, крестьяне, ставшие беженцами, — тем же. Такой образ жизни обрекает сознание на деградацию, возвращает иные нравы, родовые связи, патриархальное сознание, которое позволяет выживать. Вышесказанное убеждает в том, что контуры реформации состоят, прежде всего, в утверждении профессиональных, прозрачных, конкурсных принципов отбора на управленческие должности. Глубина проникновения коррупции вызывает, с одной стороны, определенное недоверие азербайджанцев к тому, что эту задачу вообще можно решить, а с другой — легковесные заявления оппозиционных политиков, что она преодолима без серьезных усилий. Опыт других стран свидетельствует, что проблема решаема. Конечно, в каждой стране есть своя специфика в проведении реформ. У Азербайджана она в том, что почти невозможно, на наш взгляд, приступить к созданию свободных экономических слоев, не ограничив коррумпированность и непрофессионализм бюрократии. Одновременно необходимо по этой же схеме активно создавать экономически самостоятельный слой на селе, решая проблему беженцев. Не все в этом вопросе зависит от азербайджанских властей, но пределы своей компетенции они вычленить могут.
Мы предполагаем, что реформа в сфере отбора могла бы начаться среди военной бюрократии, что позволило бы, освободив армию от коррумпированности, сделать ее боеспособной. Как пример отметим роль армии, организованной по европейским образцам, в Турции.
Признаем, эти вопросы активно обсуждаются в азербайджанской публицистике. Близкие к власти авторы слишком туманно пишут о необходимости в будущем (2001—2005 гг.) направить нефтяной профицит на развитие промышленного производства. Но для этого необходимо не только добывать и транспортировать нефть, нужны и приемлемые цены на мировом рынке нефти, следует создать благоприятный инвестиционный климат, проводить разумную налоговую политику, эффективно бороться с коррупцией, возвратить нефтяной бизнес в правовое поле. Близкие к оппозиции авторы отмечают, что для решения этих вопросов важны политические реформы и честные выборы. Может сложиться впечатление, что если на парламентских, а затем и на президентских выборах победит оппозиция, то все сложности будут преодолены. Честные выборы и адекватный подсчет голосов — важная проблема, но ее решение во многом зависит от бюрократического класса. В этом контексте следует подчеркнуть, что некоторые шаги, предпринимавшиеся властью для честного контроля подсчета голосов на парламентских выборах осенью 2000 года (Закон о паритетном представительстве в Центральной избирательной комиссии представителей власти и оппозиции), были сделаны под давлением европейских общественных организаций и США. Вашингтон, как отмечается в российской и азербайджанской прессе, наложил «вето» на передачу власти в стране Ильгаму Алиеву. Парламентские выборы 2000 года как будто бы свидетельствуют о том, что Г. Алиев и его «семьи» постараются этот запрет обойти (Ильгам Алиев возглавил пропорциональный список правящей партии, шла «бешеная» раскрутка его имиджа).
Но нужно подчеркнуть, что даже честные выборы и победа оппозиции не означают автоматической смены властного принципа. Известен анекдот (или быль) из истории древнего Китая, когда восставшие уничтожили императора и его чиновников, а через некоторое время сами стали чиновниками и восстановили империю. Аналогия здесь в том, что оппозиция вполне может воссоздать авторитарный режим с коррумпированной бюрократией и номенклатурой.
Эта проблема достойна специальных серьезных исследований. Мы обращаемся к ней только потому, что концептуально неверно анализировать режим в Азербайджане вне процессов в СНГ. Азербайджан и азербайджанцы все еще являются частью этого пространства и сознания. Они (пространство и сознание) не монолитны, но это не повод, чтобы не учитывать взаимовлияния.
Мы предполагаем, что распад Советского Союза привел к образованию трех типов авторитарных режимов на его территории (исключая балтийские страны). Как первый тип выделим режим в России. При этом подчеркнем, что отдельные различия между поздним ельцинским и ранним путинским режимами пока не меняют их общих черт. Для некоторых постсоветских стран он может выступать в качестве «доступного идеала». В экономике: создание олигархических групп (государственных и частных корпораций), конкурентных друг другу и в какой-то степени альтернативных режиму, тенденция к легализации их взаимоотношений. В политике: создание системной оппозиции, консолидация по линии власть — оппозиция, разделение властей, свобода и конкуренция в распространении информации и т.д. Авторитарный режим в России мы можем назвать верхушечной демократией, верхушечным капитализмом (иногда его называют «управляемой» демократией). Многое в судьбе режима будет зависеть от взаимоотношений между центром и регионами. Второй тип авторитарного режима — центральноазиатский, узбекский авторитаризм (с учетом того, что есть определенные различия между режимами в Казахстане, Туркменистане, Кыргызстане, Узбекистане и Таджикистане). В некотором смысле он противоположен российскому авторитаризму. Авторитарный режим в Центральной Азии — единственно возможный там тип политического устройства, и потому альтернативой ему будет анархия, деструкция. Этот режим можно сохранить, но очень трудно восстановить. Процессы типа «война всех против всех» в Таджикистане (Афганистане) тому свидетельство. Поэтому различия в режимах в этом регионе зависят от личностных черт лидера, его воли и способностей соизмерять свои частные интересы с интересами государства. Первоочередные задачи: экономика, охрана границ — именно их решение обеспечивает стабильность режима. Идеологическим разрешением проблемы стабильности оказывается «культ лидера» (к примеру, Туркменбаши).
Третьим типом можно назвать авторитарные режимы в Грузии и Азербайджане, хотя и между ними имеются серьезные различия. Нам представляется, что политические и экономические процессы здесь схожи с происходящими в России, но в своих действиях власть стремится к образцам поведения, которые сближают ее с центральноазиатскими режимами. К примеру, политическая оппозиция в Азербайджане способна сформулировать свою позицию, а ее интересы, представления и действия стали составной частью политического процесса. Своей работой в парламенте, митинговыми и правозащитными выступлениями она воздействует на политические реалии, то есть оппозиция стала частью политической системы общества, в той или иной мере способствуя дифференциации политического и даже экономического сознания. Однако правящий режим эту деятельность оценивает только негативно и старается ее игнорировать.
Что же касается экономической сферы, то об Азербайджане мы можем говорить как о стране «семейно-бюрократического» капитализма, где в отличие от России взаимоотношения богатейших и влиятельных групп общества не могут быть даже частично легализованы из-за их однозначно теневых взаимоотношений с «малой» и «большой» семьями. Нам представляется, что российский экономический путь (или то, каким он нам представляется) для Азербайджана не перспективен. Здесь режим, стремящийся к модернизации, должен обеспечить приемлемые условия для развития экономически самостоятельных слоев населения, создать условия для достойной жизни отдельного гражданина, обеспечить защиту его собственности, инициативы и предприимчивости. Без решения этой задачи дифференциация интересов, диспропорции в качестве жизни вполне могут революционизировать патриархальное сознание. Надо помнить, что Азербайджан — страна мусульманская, а ислам, в толковании некоторых его радикальных сект, все еще может стать консолидирующим знаменем этого сознания.
1 См.: Мурадвердиев А. Азербайджан на пороге XXI века. Гейдар Алиев остается бесспорным лидером своей страны // Независимая газета, 9 июля 1999.
2 См.: Гусейнов Э. Гейдар Алиев — мифы и реальность // Монитор, 6 мая 2000, № 10. С. 21; он же . Основной инстинкт // Монитор, 4 марта 2000, № 3. С. 20—21.
3 Гусейнов Э. Гейдар Алиев — мифы и реальность. С. 21.
4 См.: Зеркало, 3 октября 1998. С. 11.
5 См.: Султаноглу С., Меджидова Н. Черные деньги // Зеркало, 26 ноября 1999.
6 Пайпс Р. Россия при старом режиме. М., 1993. С. 11.
7 См.: Алиев Г. Наша независимость вечна. В двух книгах. Баку, 1997.
8 Аббасбейли А. Гейдар Алиев и мировая политика. Баку, 1997.
