Культура в авторитарном и тоталитарном государствах

0
293

Недооценка творческих возможностей «безымянной массы» и молчаливое признание героев и элит в качестве основной движущей силы человеческого прогресса, к сожалению, часто питает антидемократическую практику, в какие бы привлекательные одежды она порой ни рядилась. А на основе определенной практики формируются соответствующие политические режимы, которые так или иначе пытаются воздействовать на культуру и использовать ее в своих интересах. При этом ни один авторитарный режим — абсолютная монархия, фашистская или коммунистическая диктатура — открыто не признает своего антинародного характера, неизменно выступая от имени всей нации.

До начала XX в. антидемократические формы правления чаще всего отождествлялись с сохранявшимся кое-где самодержавием, отсутствием парламентаризма, с нарушением самим государством собственных законов и, конечно, с существовавшими под республиканскими вывесками «классическими» диктатурами, как это происходило в Латинской Америке. Несколько упрощая, можно сказать, что понятие авторитаризма связывалось с неограниченной властью какого-либо правителя и его ближайшего окружения. Правда, следует признать, что правитель мог быть человеком гуманным и образованным и опираться на людей, близких ему по духу. В этом случае независимо от формы правления культура не только не страдала, но и испытывала определенный взлет. Так возникло понятие «просвещенная монархия», примерами которой могли бы служить начало царствования Фридриха II в Пруссии, правление Екатерины II в России, Карла III в Испании, а еще раньше — правление римского императора Марка Аврелия, прославившегося своими нравственными принципами.

Однако после Октября 1917 г., бросившего вызов «старому миру», наряду с отжившими свой век монархиями и традиционно понимаемыми диктатурами под прямым влиянием идеологии и практики большевизма стала формироваться новая форма авторитарной государственной власти — тоталитаризм. Не следует забывать, что большевизм — во многом порождение личных качеств Ленина — с самого начала проявил себя, сложился и рос как течение, по природе своей расположенное к авторитарной форме партийной, а позднее и государственной организации. Правда, термин «тоталитаризм» был предложен значительно позже, хотя само явление имело своего прародителя с вызывающе откровенным обозначением «диктатура пролетариата». Подобная откровенность проистекала от марксистского понимания государства прежде всего как инструмента господства не какой-то сравнительно узкой интеллектуальной или духовной элиты, а целого класса, в данном случае пролетариата. К сожалению — и это достаточно хорошо известно, — реально к власти пришел не класс, а ВКП(б), уничтожившая старый культурный слой и опиравшаяся на далеко не самую просвещенную и нравственную часть общества.

Каковы особенности тоталитаризма и его воздействия на культуру по сравнению с прежними формами авторитарного правления? Как всегда, многое можно понять из этимологии самого термина (позднелат. totalis — законченный, полный, абсолютный), речь идет о некой превосходной степени диктатуры, когда она ведет к абсолютному подавлению личности, пронизывает и контролирует буквально все сферы жизни. А это невозможно сделать ни отдельному «герою» или «вождю», ни какой-либо сравнительно узкой административной элите. В отличие от «злого» монарха или «жестокого» тирана с их приближенными коллективным диктатором становится само бюрократическое государство. Если оно попадает в руки многочисленной и хорошо организованной по военному образцу партии «нового типа», отвергающей так называемый абстрактный гуманизм, будь то на расовой (НСДАП), националистической (итальянская фашистская партия) или классовой (В КП (б)) основе, то перед нами и будет истинный источник тоталитаризма. В его практическом осуществлении, т.е. во всеобъемлющем руководстве и контроле, принимают участие миллионы людей, подлинной драмой которых стало следование ложным идеологическим мифам и отсутствие необходимой культуры. Художественное изображение доведенного до абсурда тоталитаризма в его начальных и завершающих стадиях дано, например, в широко известных романах русских писателей Евгения Ивановича Замятина (1884— 1937) «Мы» и Андрея Платоновича Платонова (1899—1951) «Котлован», а особенно в романе английского прозаика Джорджа Оруэлла (1903—1950) «1984». Все эти произведения основывались на совершенно конкретных фактах социальной действительности тоталитарных режимов XX в.

Не вдаваясь подробно в рассмотрение тоталитаризма как экономической и политической практики (огосударствление экономики, однопартийная система, нарушение конституционных прав и свобод, милитаризация общественной жизни и т.д.), остановимся на его характерных проявлениях в духовной сфере, которую в первую очередь стремится подчинить тоталитарное государство.

Во-первых, монополизация и стандартизация системы образования и воспитания, представляющая собой неразрывную и ревниво контролируемую цепь от дошкольных учреждений до докторантуры, где готовятся научные кадры высшей квалификации. При этом допуск в академическую и художественную псевдоэлиту производится не на основе способностей и талантов, а по признакам социального происхождения или национальности. Свидетельство последнего — типичный для тоталитарных государств скрытый или открытый антисемитизм. Вся эта система работает «под колпаком» единой идеологии, носящей расистский, националистический или классовый характер с обязательным подчеркиванием приоритета коллектива над личностью и соответствующими молодежными организациями. Частное и платное образование и университетская автономия при этом обычно отсутствуют или влачат жалкое существование. Важная черта тоталитаризма в области научного знания — запрет на отдельные, нежелательные для государства темы и даже дискриминация целых наук. Так, при Гитлере преследовался марксизм-ленинизм, а при Сталине с не меньшим ожесточением преследовались генетика, фрейдизм, позднее — кибернетика. В искусстве наблюдалась такая же картина: анекдотичным выглядит запрет в СССР до сговора Гитлера и Сталина «фашистской» музыки Вагнера и ее немедленная «реабилитация» после подписания пакта Молотова—Риббентропа, когда в срочном порядке в Большом театре была поставлена опера «Валькирия».

Во-вторых, монополизация средств массовой информации и превращение их в послушный инструмент манипулирования общественным сознанием. Это делается, с одной стороны, методом жестокой цензуры, а с другой — путем гипертрофии пропагандистской функции радио, телевидения и прессы в ущерб их информационному назначению. Цензуре подвергается все, что угрожает ослаблением государственной власти, особенно в сфере общественной мысли, политики и, конечно, искусства. Обл>ективная передача сведений о событиях в стране и мире максимально сокращается, и их место занимают идеологические мифы, восхваление режима, развлекательный материал, различного рода призывы и лозунги. Наоборот, в условиях развитых парламентских демократий предпочтение обычно отдается не такого рода методам искусственного укрепления государственности, а «свободному потоку информации», хотя и там не обходится без пропагандистской «приправы», которая носит, однако, более замаскированный и утонченный характер. Вообще в мире, вступающем в электронно-информационную эру, понятие «пропаганда» все чаще приобретает отрицательный оттенок и воспринимается как препятствие на пути прогресса и одно из остаточных «зол» предшествующей цивилизации. Ни в одной из стран, претендующих на демократический статус, никогда не существовало такого государственного органа, как министерство пропаганды. В то же время общеизвестно и весьма показательно, что первым в истории «министром народного просвещения и пропаганды» (красноречивое сочетание!) был в нацистской Германии главный идеологический подручный Гитлера — доктор Йозеф Геббельс. Именно он считается у специалистов по общественной психологии «отцом» современных методов манипулирования массовым сознанием, взятых позднее на вооружение многими диктаторскими и тоталитарными режимами, в том числе и деятелями сталинского агитпропа.

В-третьих, поскольку одним из главных общественных слоев, не признающих монополии государственной власти на духовное самоопределение народов, является критически мыслящая «диссидентская» интеллигенция, то диктаторское, тоталитарное государство обычно относится к ней с крайним недоверием и, как правило, подвергает ее всяческого рода преследованиям. И дело здесь не только в том, что она активно выступает против социальной несправедливости, а в более тонком психологическом нюансе: А.И. Солженицын как-то весьма справедливо заметил, что власть боится не тех, кто против нее, и не тех, кто не с нею, она боится тех, кто выше ее. Вообще антиинтеллектуализм — неотъемлемая черта любого режима, проявляющего склонность к авторитарным и диктаторским методам управления. В этой связи широко известны преследования немецкой интеллигенции после прихода Гитлера к власти; массовая эмиграция, высылка и физическое уничтожение российской интеллигенции большевиками в годы революции и гражданской войны; мартиролог советского диссидентства в сталинскую и постсталинскую эпоху.

Дискриминация передовой интеллигенции в условиях тоталитарного государства, чаще всего ориентированного на популизм, иногда принимает и более утонченные, не насильственные формы в зависимости от общего культурного уровня правящей верхушки. В то время как режимом сознательно создается привилегированный, высокооплачиваемый слой продажных интеллектуалов, писателей и служителей искусства, основная масса работников умственного труда и духовной сферы (учителя, врачи, инженеры, работники культурных учреждений, критически настроенные лица «свободных профессий» и т.д.) вынуждены влачить полунищенское существование.

История мировой культуры полна примеров дискриминации, преследований и террора со стороны государства в отношении инакомыслящих, хотя нельзя не признать, что объективно они далеко не всегда служили добру, прогрессу и гуманизму, если вспомнить, например, деятельность террористов-интеллигентов и левого, и правого толка и вообще любых «борцов за народное счастье», признающих и проповедующих насилие.

В-четвертых, характерный признак тоталитаризма в духовной сфере — стремление государства не только лишить народ исторической памяти, но и изолировать его от внешнего мира разного рода «железными занавесами», «берлинскими стенами» и т.п. Насильно насаждаемые массовые беспамятство и изоляционизм призваны скрыть от подданных культурное убожество режима на фоне общего поступательного развития мировой цивилизации. Для погрязших в самовосхвалении и самоуверенности «фюреров» и «вождей» тоталитаризма славное прошлое собственного народа и достижения соседей — нежелательные и неприятные конкуренты. Поэтому история, как правило, замалчивается и искажается, а другие общественные системы, прежде всего демократические, подвергаются очернению. Наверное, нигде так наглядно не ощущаются подобные устремления тоталитарной власти, как в строго контролируемых ею энциклопедических словарях. Там, где отсутствуют свобода мысли и свобода слова, энциклопедии — эти сокровищницы и бесстрастные летописцы культуры — страдают одними и теми же пороками: в них или просто отсутствуют неугодные режиму имена и факты, или их значение тенденциозно фальсифицируется, или информация о них сводится к минимуму. При этом все, что «работает» на режим, будь то идеологические мифы или конкретные события и лица, получает несправедливо расширенное освещение.

Одним из многих и ярких свидетельств сказанного может служить советский «Энциклопедический словарь» в 3 томах, изданный массовым тиражом в год смерти Сталина (1953). По количеству текста Гёте, например, уступает Ворошилову (91 строчка против 97); Бальзака, Байрона и Шекспира превосходят Жданов и Торез (57, 54 и 52 против 66 и 77); Сен-Симон и Сервантес приравниваются к таким малоизвестным коммунистическим главарям, как Престес и Рейман, но всех их превосходит немецкий «вождик» В. Пик. Даже великий Достоевский не «дотягивает» до марксиста Плеханова (68 против 86!). Нечего и говорить, что на подобном фоне выдающемуся отечественному философу Н. Бердяеву — и только потому, что его когда-то критиковал Ленин, — посвящено всего несколько слов: «реакционный русский философ, белоэмигрант; ярый враг советской власти». Если говорить о других рассмотренных нами культурологах, то Данилевский и Тойнби в энциклопедии вообще не упоминаются, о Тайлоре сказано, что его теория «носит идеалистический характер», о Фрейде — что он «автор антинаучного течения», а Сорокин и Шпенглер представлены как «идеологи империализма». В подобном кривом зеркале отражены и тысячи других имен и событий, что свидетельствует о чрезвычайно низком уровне и крайней лживости тогдашней официальной культуры и ее «жрецов».

В-пятых, тоталитаризму в духовной сфере соответствует и еще одна непреложная закономерность: с ним всегда в той или иной степени связано такое общественно-психологическое явление, как культ личности. Это не значит, конечно, что тот или иной «вождь» единолично представляет систему и принимает все решения; но его обожествление необходимо для превращения рядовых граждан в некое подобие идолопоклонников, слепо верящих в своего кумира. А что касается правящей верхушки, то она сознательно поддерживает культы, будь то культ умершего Ленина, сменившего его Сталина или какого-либо новоявленного «вождя», для того чтобы легче держать в повиновении загипнотизированную массу. Отсюда пирамиды и мавзолеи, многочисленные памятники и портреты живых и мертвых руководителей, их беззастенчивое восхваление в средствах массовой информации, инспирирование верноподданнических чувств, разного рода идеологические мероприятия и годовщины и т.д. и т.п. «Вожди в авторитарных системах, — пишет Э. Фромм, — хорошо понимают потребность в общих ритуалах и предлагают новые формы политически окрашенных церемоний, которые удовлетворяют эту потребность и привязывают средних граждан к новой политической вере». И далее немецко-американский социолог замечает: «В современных демократических культурах ритуалов немного» [1] .

Говоря о проявлении культа личности в прошлом и настоящем, важно отметить, что он неизменно вел к таким губительным для культуры действиям, как борьба с религией. Поддавшись власти тоталитаризма, гасившего религиозные маяки и плодившего людей-винтиков.

«мы обрубили и извратили мировую и отечественную мысль, загнав ее в темницы, объявленные нами презрительно «объективным» или, того страшнее, «субъективным идеализмом», «религиозным мракобесием», иррационализмом или мистикой и т.д., и т.п.» [2] , — справедливо замечает философ-русист М.П. Капустин. Религиозность и связанная с ней духовность десятилетиями рассматривались как вызов режиму. Вожди поумнее пытались подчинить себе церковь и поставить ее на службу государству. Другие, видя в религиозной вере угрозу своим доктринам, а в Боге — чуть ли не личного конкурента, обрушивали на духовенство волну репрессий. Все это сопровождалось разрушением и уничтожением величайших художественных и культурных ценностей, человеческой духовности вообще, свидетельство чего — наше недавнее трагическое прошлое.